Сид убавил звук радио и решил больше этим не заморачиваться. Ватанабэ наложил на себя руки, потому что обстоятельства оказались сильнее. Он был марионеткой. За ниточки дергала Дюжина. Три дела, в которых он стоял до последнего: Лаборатории, «Три-восемь» и приватизация полиций. Черт с ним, он заслужил свое чистилище. Что же касается Венса, то он просто выдвинулся из кулис на авансцену. Для тестя вряд ли что-то радикально изменится, разве что придется отбелить зубы. Сиду было на это плевать. Он тоже сдал вахту.
Сид вздохнул. Звук радио теперь сводился к едва различимому шепоту, оставив все звуковое поле щелканью дождя по крыше машины. На пассажирском кресле Блу сидела прямо-прямо, являя взгляду застывший профиль чеканной монеты, наигранное спокойствие, которое изобличала тряска зажатых в коленях рук. Она все вертела и теребила два билета на поезд, которые они купили по интернету за счет Тевера. Две поездки в один конец до Западной наружной зоны.
И каждая километровая отметка на пути внедорожника к станции Экзит была как глыба возможного, рушащаяся у них на пути, разлетаясь в прах и утекая дождем.
Тевер не захотел ехать с ними. В тот час, когда Ватанабэ вышиб себе мозги и испустил дух на персидском ковре Внедрительского кабинета, они вернулись в «Пандемонию» оглушенные и готовые к немедленному бегству — как к единственному спасению от всего того непоправимого, что навалилось на них после исповеди Блу. Тевер как раз занимался обмером детей-куклоидов. Один за другим очаровательные игрушки вставали спиной к стенке, и юркие руки Тевера щупали им животы, плечи и головы, не давая смухлевать. И Сид понял, что он не снимется с места. Попутно радуясь, что не надо отплачивать Теверу спасением за спасение, — ибо по вполне понятным причинам Блу воротило от их похотливого хозяина, — Сид спросил себя, а не связан ли он сам с этой землей какой-то пуповиной, которую не так-то легко оборвать.
Он свернул на Тексако на уровне дома 130, где заграждения и полицейские кордоны окружили ровное место, где раньше стояла взорванная церковь. В остальном можно было подумать, что недавних трагических событий не было и в помине. Сид не поехал в платный коридор и взял влево, где машины ползли как улитки, получая сполна пыль отбойных молотков и обычный для крупных транспортных артерий ушат рекламы.
КАЖДЫЙ ИМЕЕТ ПРАВО НА МОЛОДОСТЬ.
КАЖДЫЙ ИМЕЕТ ПРАВО НА КРАСОТУ.
КЛАВИША «И» — ИСПОВЕДЬ. РАССКАЖИТЕ СВОЕ НАСТОЯЩЕЕ, И МЫ ПРЕДСКАЖЕМ ВАМ БУДУЩЕЕ.
ГОРОДСКОЙ БАНК: СПИТЕ СПОКОЙНО, ВАШИ ДЕНЬГИ РАБОТАЮТ НА ВАС.
ИГРАЙТЕ! ФАБРИКА МИЛЛИАРДЕРОВ.
«КОКАТРИЛ»: ПИТАЙТЕСЬ ЧЕРЕЗ НОС.
ПАНОТЕЛИ. КРАЙ СВЕТА ЗА УГЛОМ.
ПРОФИЛАКТИКА ДОРОЖНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ: ЕХАТЬ БЫСТРО, УМЕРЕТЬ СТАРЫМ.
ПРОФИЛАКТИКА АГРЕССИИ: ГУЛЯЙТЕ ГОЛЫШОМ.
БУФЕРНЫЕ КВАРТАЛЫ: ЗАХОДИ — ГОСТЕМ БУДЕШЬ.
ВИСКИ-ЛАЙТ ДЕВУШКАМ НЕ ПОВРЕДИТ.
ЛЕКСО-ЮНИОР: ДЕТЯМ МЛАДШЕ ШЕСТИ ТОЖЕ НУЖЕН ПРОДАВЕЦ ВОЗДУХА.
ПРОФИЛАКТИКА САМОУБИЙСТВ: ПРЫЖОК НА БАТУТ.
КЛАВИША «Г» — ГОЛОГРАММА. ВЫ — ГЕРОЙ.
«КЛЕРНЬЮЗ»: ПРАВДА, ВСЯ ПРАВДА, НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ.
КЛАВИША «С» — ВАШЕ СЕРДЦЕ.
В СВЕТЛОМ МИРЕ ДО ЛЮБВИ — ОДИН ШАГ.
В СВЕТЛОМ МИРЕ СЧАСТЬЕ — ЭТО НЕ СОН.
И тогда — напоследок — Сид не дал себе права замуроваться. И тогда он решил слушать. Решил смотреть. Голоса мешались и накладывались друг на друга, сталкивались; картинки вспыхивали и мельтешили со скоростью двадцать четыре кадра в секунду по сотне титановых экранов, растянутых по всей длине бульвара, и на боках такси и автобусов, и на витринах, и в огромных застекленных фасадах, вплоть до туманного неба, где толкались гигантские лучи прожекторов. Всюду кружились панорамы, дергались резкие стыки монтажа, ракурсные планы ныряли и выныривали, пластинки жевательной резинки превращались в доску с гвоздями, вставали компьютерные горизонты, гамбургеры говорили, куклы трахались, собаки вели хозяев на поводке, брюнетки превращались в блондинок быстрее, чем на светофоре включался красный, зубы цвета унитаза вгрызались в энергошоколад с грохотом обвала, трахались малолитражки, белокурые родители дарили белокурым детям игровые приставки, и те наконец оставляли их в покое, и наступала тишь в просторной белоснежной гостиной, сто лет назад умершие звезды улыбались в объектив, презервативы с эрективной смазкой насиловали несчастного подростка, те же белокурые родители давали успокоительное белокурым детям, которых трясло от передозировки видеоигр, кофемашины сочились маслянистым, как слизь, кофе, фотоаппараты фиксировали адюльтер длиннофокусным объективом, какие-то люди, свихнувшись от недосыпа, били себя молотками по голове, а рядом другие, крутые, глотали клонаксил и взлетали за облака — за бесчисленные и нездешние облака, не серые, дождевые, забившие горизонт, а розовые, легкие как вуаль, тающие над лагуной, где Анна Вольман купалась под свинцовым солнцем; там были ослепительные зори, встающие над пляжем в час отлива, и все, что рисовали обычно на ультрафиолетовых лампах для домашнего пользования; солнечно-пиксельные лучи проглядывали сквозь ветки дерева, где зрела жевательная резинка, порывы ветра гнали рябь по темно-синему морю, спортивные машины проскакивали на полной скорости сквозь пункты оплаты и уносились в степь, где плясали ветряки, а фразы и слова дробились, теряли сочленения, теряли адресность, смысл, звучание, их осиротевшие частицы, разлетаясь, оседали в ухе Сида и затем свободно перекомпоновывались мозгом.
БЕЗГРАНИЧНОСТЬ, КРАСОТА, СЧАСТЬЕ, ОДИН, ПЕСОК, СКОРОСТЬ, ВСЕГДА, ПОЧЕМУ, УТОПИЯ, ДЛЯ ВАС, ЖЕЛАНИЕ, ПРЫГАЙТЕ, КРАЙ СВЕТА, БУДУЩЕЕ, ТАМ…
Бибиканье и бардак с приближением к Экзиту только усугубились. Уже двое суток абоненты в массовом порядке рвали когти, бросая машины, которые забивали подъезды к вокзалу. Несколько полицейских пытались как-то упорядочить поток беглецов, освобождали выезд для такси — под улюлюканье будущих эмигрантов, теперь плюющих на власть, которая перестанет иметь к ним отношение в тот самый момент, как поезд в 12:45 двинется в зону.
Сид сказал Блу, что лучше продолжить путь пешком, и вытащил из багажника три чемодана, под завязку набитых протеиновыми сухарями, шампунем, оружием, плюс главный груз — опреснитель воды, подарок предусмотрительного Тевера, рискнувшего обезводить свои орхидеи, пока не купит новый. Чисто формальная предосторожность, подумал Сид, которая не помешает им подохнуть от голода и грязи в этих зонах, где есть только бараки и руины, дома без крыш, воды и электричества, память о державах из прошлого, которые Город обескровил и бросил умирать: оторванные лестницы, восходящие в черное небо, окна без стекол, да несколько уцелевших стен без пола и потолка.
На подступах к вокзалу толпа стала такой плотной, что продвигаться вперед приходилось, хитро лавируя. Сид схватил Блу за руку и крепче прижал к себе. Их втянуло в водоворот. Запахи пота и разномастных духов ударили в конкретную точку мозга, отвечавшую за тошноту, и без того уже достаточно натерпевшуюся за две предыдущие ночи, потраченные на растворение организма в водке. При входе на станцию Экзит было не до хороших манер. Три пятнадцатилетних подростка грубо отодвинули Блу и пролезли вперед, и Сид, подавив рефлекторное желание дать сдачи, всего лишь придвинулся к Блу. За ними началась потасовка. Спрессованная толпа — хорошая питательная среда для драки. Потасовка ширилась. За колоннами, ограничивавшими загибы очередей, последние оставшиеся десять — пятнадцать охранников продолжали семафорить электропалочками, даже не делая вид, что сейчас пойдут кого-то разнимать. Их миссия, видимо, ограничивалась наблюдением за тем, чтобы абоненты, желающие свалить, действительно свалили, и в большом количестве. И это вполне играло на руку двум конкретным пассажирам, Сиду Парадайну и Блу Смит, иначе говоря, фигурантам черного списка Охраны информации, которые поздравили себя с тем, что из Города, в который так трудно попасть, так легко выехать. Прекрасный пример милосердия: вышел из игры — и ты неподсуден. По обе стороны от портала черным по грязно-белой штукатурке объявление: