– Нет ли какого-то способа остаться среди людей и не заболеть?
– Есть два проверенных способа, – Мордехай прикрыл глаза и замолчал, пытаясь придать себе значения, затем медленно объявил: – Если хочешь обезопаситься от чумы, каждое утро пей по пинте козлиной мочи.
– Неужели козлиной?
– Сама по себе моча не спасет. Так думают невежды. Но если добавить в нее щепотку толченого рога единорога, будешь здоров.
– Ты говоришь, что существуют два способа. Каков же второй? Вкушать овечий кал?
Мордехай промолчал, но запустил руку в свою мантию и извлек оттуда маленький кожаный мешочек. В мешочке хранил он перстень необыкновенной красоты.
– Это индийский эмеральд. – Камень был большим и зеленым, словно листва деревьев. – Выменял его у Томазо Генуэзца на порошок, восстанавливающий мужскую силу.
– А что у Томазо с мужской силой?
– Пропала, но теперь больше не жалуется, – Мордехай самодовольно ухмыльнулся, а потом посмотрел на меня серьезно. – Ты много сделал для бедного иудея, брат Хуго, и еще сделаешь. Поэтому хочу подарить этот перстень тебе. Если повернешь кольцо на восток – не заразишься чумой, если на юг – не возьмет тебя никакой яд. – Он нажал на потайную пружину, спрятанную в завитках, обрамлявших эмеральд. Перстень щелкнул, и камень отделился от своей оправы. Под ним находилось небольшое углубление, в котором заметил порошок.
– Это сильнодействующий яд. Случится тебе сидеть со своим врагом за кубком вина, вспомнишь и возблагодаришь своего бедного иудея за услугу. У тебя ведь много врагов, брат Хуго? – Мордехай оскалился.
Столь драгоценный подарок принял я от него с благодарностью и щедро наградил золотом за верность. Оставшись один, тотчас написал своей Кларе, чтобы закрыли ворота, никого не пускали на двор и пили только вино. Подумав, добавил, чтобы принимали по утрам по пинте козлиной мочи с толченым рогом единорога. К письму приложил я мешочек этого драгоценного средства, за который уплатил Мордехаю сто флоринов. Да хранит Господь мою Клару, маленького Хуго и всех ближних!
Аквы Секстиевы, лето Господне 1348, месяца февраля 5-й день
Хвала Деве Марии, получил сегодня весточку от своих. Пишет мне Клара, что, как только стало известно о чуме, прибыл к ним Джованни Боккаччо из Чертальдо с большим запасом вина. Не знаю от кого, но слышал он, что бороться с чумой следует, затворившись в доме, подальше от городов и людской толчеи. Ворота нашего поместья надежно закрыты, дни проводят они в усердном винопитии и беседах. Клара пишет, что в мире нет более искусного рассказчика, чем Боккаччо. Наверное, забил ей голову всякими скабрезными историями, которых знает великое множество. Тот же гонец доставил мне письмо от самого Боккаччо. В нем сообщал он о новостях из Неаполя. Венгр обвинил многих знатных в убийстве короля Андрея. Кого казнил, кого велел предать мучительным пыткам или бросить в тюрьму. Сам принц Роберт из Таранто, хоть и избежал смерти, был лишен своих золотых одежд, закован в цепи и брошен в одну из тюрем на хлеб и воду. Интересно, пользуется он там вилкой или ест руками? В городе все напуганы происходящим и, кажется, начинают тосковать по временам Иоанны, ибо устали от толп пьяных венгров, которые грабят честных граждан, насилуют их жен и дочерей, захватывают дома и владения, если те им понравились. Люди говорят, что чума есть кара Господня, ниспосланная на Неаполь по вине Венгра. Дивлюсь я на людишек. В Аквах, как мы помним, думают прямо наоборот, и считают виновницей нынешних бедствий Иоанну. Человек, по слабости своей, видит причину несчастий не в себе, а в чужих преступлениях. Если Господь кого и карает, то вовсе не потому, что Венгр сидит в Неаполе, а Иоанна в Аквах. С себя спросите, коли придет за вами смерть. Не за Иоанну и не за Венгра будете нести ответ на Страшном Судилище Христовом, но за себя.
Сходил к королеве, чтобы пересказать донесение Боккаччо. Застал ее бледной и заплаканной. На всякий случай решил не верить глазам своим, поскольку не видел более лукавой и изворотливой женщины. Однако ошибся. На этот раз слезы Иоанны были искренними. Королева выслушала мою историю без особого интереса и стала просить отправиться в Авиньон, чтобы уговорил папу принять ее. Я сообщил, что не могу так поступить, пока сам папа не призовет меня к себе. Ведь святой отец велел находиться при ее особе. А на переписку с ним уйдет не менее двух недель.
– За две недели сожгут его, – грустно промолвила королева.
– Кого? – изобразил я удивление.
– Энрико, – она опять стала всхлипывать.
– Госпожа, ты сказала, что готова сама подбрасывать хворост в его костер, – смиренно промолвил я.
– Что еще могла сказать этим плебеям? – голос ее звучал раздраженно – Ты должен немедленно ехать в Авиньон и забрать с собой Энрико. Там будет он в безопасности. Сделай это ради меня! – Королева поднялась – и о ужас! – обняла меня. Кожа ее пахла абрикосом. От этого запаха потерял я всякий стыд. И даже прикрыл глаза.
– Что это с тобой, монах? Ты никак покраснел и дышишь часто? – весело спросила она. Я отодвинулся от Иоанны, собрался с силами и кое-как ответил:
– Хорошо, госпожа. Но будет трудно уговорить папу принять ту, кого люди обвиняют в столь тяжких преступлениях.
– У меня есть деньги и драгоценности. Преподнеси их в дар святому отцу во благо церкви, – голос ее стал деловым, словно она всю жизнь что-то продавала или покупала.
– Благодарю тебя за щедрость, госпожа. Но позволь спросить, сколько намерена ты пожертвовать Святому Престолу?
– Бери все. Тринадцать тысяч флоринов, что получила я от марсельцев, золотую статую орла, седла, украшения. Оставь мне только корону и платья, чтобы было в чем предстать перед Его Святейшеством.
Думала Иоанна, что подкупает меня или, того хуже, господина нашего папу. И радовалась, что согласился служить ей за столь ничтожную сумму. На самом деле все было наоборот. Ради спасения любовника готова пожертвовать тем, что имеет. Сама лишила себя последнего. Явится она нищей в Авиньон искать милости то ли для себя, то ли для наложника своего. В любом случае будет королева в наших руках, чему залогом станет Энрико. Если не проявит сговорчивость, всегда смогу пригрозить тем, что отдам любовника на расправу обманутому мужу. В очередной раз похвалил себя за то, как ловко и своевременно упрятал мальчишку в тюрьму. Воистину ради слабостей своих готова Иоанна на все. Слабость человека – самое большое наше богатство, и сила, и слава.
Вернувшись в свою комнату, встретил гонца от брата Ансельма. Он сообщил нам, что муж королевы, Людовик, прибыл, наконец, в Марсель. Завтра же получит он исповедь Энрико о прелюбодеянии его с Иоанной. Написал Ансельму, что собираюсь в Авиньон и заберу узника с собой. Просил его выделить нам надежную охрану, чтобы народ, чего доброго, не отбил несчастного и не предал костру в пустой надежде отвратить от себя кару Господню.
– Недавно за двенадцать тысяч купила Барбару Буи, – трагически сообщила Ксантиппа Пылкая Елизавете Климовой. – Не маленькие деньги, между прочим. Штаны оказались говно. Черные, из такой сцуко ткани, которая все на себя собирает. И до кучи мнутся, а я ненавижу в мятом ходить. Хотя покрой изумительный. Но форму не держат и за несколько раз превратились в позорную тряпку. Кроме того, обнаружился «пророк покроя» – «звезда от пизды», лучи такие расходящиеся, – Ксантиппа отхлебнула вина.