Элен попробовала зайти с другой стороны:
— Допустим, Уиллу уже исполнилось десять лет. Его могут отобрать у меня без его согласия?
— Могут. В такого рода делах не существует срока давности, хотя вы и не подозревали о том, что вашего сына похитили.
— Значит, то, что, кроме меня, он не знает другой матери, не имеет никакого значения? — У Элен закружилась голова. — Кроме моего дома, он другого дома не знает. Школа, одноклассники, соседи, няня… Мы его мир, а Брейверманы для него чужие.
— К сожалению, они его настоящие родители. Очень интересная дилемма.
— Совсем неинтересная, — в отчаянии возразила Элен.
— Да погодите вы! — Рон понизил голос и из профессора сразу превратился в друга. — Мы ведь рассуждали чисто теоретически. Давайте, наконец, спустимся с небес на землю. Я прекрасно помню, как вы решили его усыновить. Тогда мы с вами и познакомились.
— Да.
— Тогда ни у кого не возникло никаких подозрений. И сейчас ни у кого нет никаких оснований полагать, что с вашим усыновлением что-то не так.
— А как же мать, которая не может иметь детей? А самоубийство адвоката?
— Женщины, на которых гинекологи поставили крест, все-таки рожают. Взять, к примеру, хотя бы мою невестку… И, как ни прискорбно, многие люди совершают самоубийства. В том числе женщины. В том числе адвокаты. В жизни случается все. В том числе и смерть.
— Рон, я не сошла с ума.
— Я и не считаю вас умалишенной. Как любила говорить моя матушка, у вас просто заскок. Кстати, потому-то вы хороший репортер. И именно поэтому вы усыновили Уилла. — Рон погрозил ей пальцем. — Сами ведь признавались мне, что не можете перестать думать о нем!
— Да, помню. — Элен с грустью кивнула. Взгляд ее упал на тяжелый хрустальный кубок. Его скошенные грани преломляли солнечные лучи. Совсем как иллюстрация в учебнике физики.
— Хотите мой совет?
— Да.
— Отлично. Тогда слушайте.
Элен поняла: настал момент истины. Она затаила дыхание и подалась вперед.
— Возьмите свои бумаги и уберите их куда-нибудь подальше. — Рон сдвинул в сторону документы, фотографии и фоторобот преступника. — Вы усыновили ребенка совершенно законно. Уилл — ваш сын. Так радуйтесь! А когда он женится, не забудьте пригласить на свадьбу нас с Луизой.
Элен собрала бумаги. Жаль, что она не может последовать его совету!
— Не могу. Мне нужно докопаться до истины.
— Истина в том, что вы преувеличиваете. Принимаете домыслы за факты.
— Но тут явно что-то не так. — Элен с трудом заставила себя рассуждать здраво. Иногда полезно с кем-то поделиться своими страхами — в голове проясняется. — Знаете, с чем можно сравнить мое теперешнее состояние? Представьте, что мой ребенок тяжело болен и я чувствую это, а все врачи уверяют меня в том, что с ним все в порядке. Сейчас я имею в виду не только вас, но и своего отца.
Рон ничего не ответил.
— Но я — его мать. Я его чувствую. — Элен услышала в собственном голосе такую уверенность, что даже сама удивилась. — Назовите мои страхи материнским инстинктом или интуицией, но я знаю, что права.
— Я слышу, что вы сказали. Вы верите в то, во что вы верите.
— Да.
— И никто не в состоянии вас разубедить.
— Правильно!
— Вы ощущаете уверенность. Вы уверены в своих чувствах.
— Вот именно! — воскликнула Элен.
На лице Рона медленно расплылась улыбка, полускрытая бородой, словно занавесом на сцене.
— Но вам необходимо получить твердое доказательство своей правоты, которого у вас нет. Ощущаете разницу?
— Да, — ответила Элен. Она понимала, что имеет в виду адвокат. Она собрала бумаги и встала. — Раз требуется доказательство, значит, я его добуду. Большое вам спасибо за помощь.
— Всегда пожалуйста. — Рон тоже встал. Лицо у него омрачилось. — И все-таки подумайте еще раз. Если вы добудете доказательство того, что Уилл на самом деле Тимоти Брейверман, вам станет гораздо хуже, чем сейчас. Вам придется принимать такое трудное решение, какое я и злейшему врагу не пожелаю.
Вчера, ворочаясь в постели без сна, Элен не могла думать ни о чем другом.
— Что бы сделали вы, если бы он был вашим ребенком?
— У меня бы его и силой не вырвали!
— И вы бы не усомнились?
— Ни на секунду!
— Тогда позвольте задать вам вопрос. Как можно удерживать у себя то, что вам не принадлежит? — Элен вовсе не собиралась произносить свой вопрос вслух, но неожиданно для самой себя произнесла.
— Вот это да! — Рон поморщился. — Ну и вопросик!
— И как вы все объясните Уиллу, когда он вырастет? Что мне ему сказать, если он узнает правду? «Я так тебя любила, что оставила у себя, несмотря на то что ты — не мой сын»? Как можно назвать мое поведение — любовь или эгоизм? — Вопросы выскакивали один за другим, сердце бешено колотилось в груди. — Понимаете, в чем дело, Рон… Когда я его усыновила, мне казалось, что он принадлежит мне, и больше никому, ведь родная мать от него отказалась. Но если она от него не отказалась, если ребенка забрали у нее силой, значит, он мне не принадлежит. Значит, на самом деле он не мой.
Рон сунул пальцы за подтяжки и покачался на каблуках.
— Ну что вы теперь скажете? — Глаза у Элен снова наполнились слезами, и она смахнула их ладонью. — Как бы вы поступили в таком случае?
Рон вздохнул.
— Все ваши доводы вполне разумны, но я могу предложить вам легкий выход из положения. В подобном случае стоит прислушаться к более здравому мнению. Если бы такое случилось со мной… Луиза меня убила бы!
— Ну, у меня никакой Луизы нет. И не на кого опереться. А взять и забыть обо всем я не могу. Джинн уже выпущен из бутылки, и обратно его не загнать.
— А вы пробовали? — негромко спросил Рон.
— Все время пробую, с той самой минуты, когда увидела листовку.
— Тогда мой вам совет: подождите. Пройдет время, и вы, скорее всего, измените свое отношение к происходящему. Через месяц, через год…
Элен покачала головой. Она прекрасно знала себя. Она-то не изменится. Только трудно объяснить это другим.
— Я не такая. Когда я вижу, что у кого-то на одежде болтается нитка, мне надо ее оторвать. Если я вижу мусор на полу, я его поднимаю. Не могу перешагнуть и пойти дальше. Не могу сделать вид, будто ничего нет.
Рон засмеялся.
— А сейчас почти то же самое, только в десять раз хуже. В миллион раз хуже! Если я не узнаю правду, я буду мучиться до конца моих дней.
— Тогда я вам сочувствую, — сказал Рон, посмотрев ей в глаза.