– Если эту картину написал ваш друг и она продается, я бы хотел поговорить с ним о цене, – сказал человек с яхты, поворачиваясь к Томасу Хадсону: – Вы ведь Томас Хадсон?
– Вот именно.
– Ваша картина продается?
– К сожалению, нет, – сказал Томас Хадсон.
– Но бармен говорит…
– Он псих, – сказал Томас Хадсон. – Славный малый, но псих.
– Мистер Бобби, можно мне ещё стопочку? – очень вежливо попросил Эндрю.
– Пожалуйста, крошка, – сказал Бобби и налил ему из бутылки. – Знаешь, что надо бы сделать? Надо бы нарисовать на этикетке твою здоровенькую, прелестную рожицу и налепить ее на бутылки с джином вместо этих идиотских пучков ягод. Хадсон, нарисовали бы вы этикетку для джина с прелестной мордочкой Энди.
– И тогда пустим в продажу новую марку, – сказал Роджер. – Есть джин «Старый Том», а у нас будет «Весельчак Энди».
– Финансирую предприятие, – сказал Бобби. – Джин можно гнать прямо здесь, на острове. Негритята будут разливать его по бутылкам и наклеивать этикетки. Продавать можно шепотом и в розницу.
– Возврат к художественным ремеслам, – сказал Роджер. – Как во времена Вильяма Морриса.
– А из чего мы будем его гнать, мистер Бобби? – спросил Эндрю.
– Из рыбы, – сказал Бобби. – А также из креветок.
Люди с яхты уже не смотрели ни на Роджера, ни на Томаса Хадсона, ни на мальчиков. Все их внимание устремилось теперь на Бобби, и вид у них был обеспокоенный.
– Так как же насчет полотна? – сказал все тот же человек.
– Какое полотно вы имеете в виду, уважаемый? – спросил его Бобби, опрокинув наскоро еще стакан виски.
– Вон то, большое, где три смерча и человек в лодке.
– Где? – спросил Бобби.
– Вон там, – сказал человек с яхты.
– Прошу прощения, сэр, но с вас, по-моему, хватит. Вы находитесь в приличном заведении. Здесь у нас не бывает ни смерчей, ни человеков в лодках.
– Я говорю вон о той картине.
– Не раздражайте меня, сэр. Никаких картин там нет. Будь здесь произведение живописи, оно висело бы над стойкой, там, где ему и полагается, и нарисована была бы на нем голая женщина в роскошной позе, вся как есть.
– Я говорю вон о той картине.
– Какой картине, где?
– Вон там.
– Я с удовольствием угощу вас сельтерской, сэр. Для протрезвления. И кликну вам рикшу, – сказал Бобби.
– Рикшу?
– Да. Если желаете знать правду. Вы сами рикша. Выпили, и хватит с вас.
– Мистер Бобби, – очень вежливо спросил Энди. – А с меня тоже хватит?
– Нет, дружок. Конечно, нет. Наливай себе сам.
– Спасибо, мистер Бобби, – сказал Энди. – Это уже четвертая.
– Да хоть бы и сотая, – сказал Бобби. – Ты же моя гордость.
– Пошли-ка отсюда, Хэл, – сказал тому, кто хотел купить картину, его приятель.
– Да мне хочется купить эту картину, – сказал первый. – Если цена будет подходящая.
– А мне хочется уйти отсюда, – стоял на своем второй. – Потеха потехой, но смотреть, как дети хлещут ром, – это, пожалуй, уж слишком.
– Неужели вы даете этому маленькому мальчику джин? – спросила Бобби недурненькая блондинка, та что сидела в конце стойки ближе к двери. Она была высокого роста, с очень светлыми волосами и симпатичными веснушками. Веснушки у нее были не как у рыжих, а как у блондинок, у которых кожа не обгорает, а покрывается ровным загаром.
– Да, мэм.
– По-моему, это мерзость, – сказала девушка. – Это отвратительно, это мерзко и преступно.
Роджер старался не смотреть на нее, а Томас Хадсон сидел, опустив глаза.
– А что ему, по-вашему, пить, мэм? – спросил Бобби.
– Ничего. Ему вообще пить незачем.
– Это, пожалуй, несправедливо, – сказал Бобби.
– Ах, несправедливо? Значит, отравлять ребенка алкоголем – это справедливо?
– Слышишь, папа? – сказал Том-младший. – Я же говорил, что Энди не следует пить.
– Из трех братьев он один пьет, мэм, поскольку вот этот малый пить бросил, – попытался убедить ее Бобби. – Значит, по-вашему, справедливо лишать единственного из трех столь невинного удовольствия?
– Справедливо? – сказала девушка. – Да вы чудовище. И вы чудовище, – сказала она Роджеру. – И вы тоже, – сказала она Томасу Хадсону. – Все вы мне омерзительны. Видеть вас не могу.
В глазах у нее стояли слезы, она повернулась спиной к мальчикам и к мистеру Бобби и сказала своим спутникам:
– Хоть бы вы вмешались.
– По-моему, это все в шутку, – сказал один из мужчин. – Вроде того грубияна официанта, которого нанимают, чтобы он дерзил гостям. Или как блатной язык.
– Нет, не в шутку. Этот мерзкий тип наливает ему джина. Это же отвратительно, это же трагедия.
– Мистер Бобби, – спросил Томас Хадсон, – а мне больше пяти не положено?
– Сегодня нет, – сказал Бобби. – Я не желаю, чтобы вы расстраивали даму своим поведением.
– Да уведите вы меня отсюда, – сказала девушка. – Не хочу я на это смотреть. – Она заплакала, и двое ее спутников вышли из бара вместе с ней, а Томасу Хадсону, Роджеру и мальчикам стало не по себе.
К ним подошла вторая девушка – та, что была по-настоящему прелестна. Очень красивое загорелое лицо, волосы рыжеватые. Она была в брюках, и Томас Хадсон сразу заметил, что сложение у нее замечательное, а шелковистые волосы колыхались в такт шагам. Ему показалось, что он уже где-то видел эту девушку.
– Ведь это не джин? – спросила она Роджера.
– Нет. Конечно, нет.
– Пойду успокою ее, – сказала девушка. – Она уж очень расстроилась.
И пошла к двери и, выходя, улыбнулась им. Она была просто прелесть.
– Ну вот и все, папа, – сказал Энди. – Можно нам кока-колы?