— Он написал завещание в позапрошлом году. Я говорил со своим коллегой, который составлял и оформлял эти бумаги. Он нотариус. И милиция с ним тоже говорила. Видите ли, вопрос «почему?» здесь не стоит. Он, несомненно, любил вас. Долгие годы — безнадежно. Вы, само собой, не должны были знать об этом завещании, это было одно из его условий. Судя по всему, он пребывал в состоянии глубокой депрессии. Но это теперь уже неважно. Вот, возьмите бумаги, я торопился, как вы и просили. У меня есть нужные знакомые, и осложнений не возникло.
— Я должна подписать счет или можно наличными?
— Как вам будет угодно. Вот счет.
Ничего себе! Артур Олегович может заказывать себе новые костюмы хоть ежедневно. Но и работает, нечего сказать, очень эффективно. Я отдаю ему деньги. Я еще должна сознательно возобновить свою подпись. Но я ужасно признательна старому пройдохе.
— Я вам очень благодарна. Вы даже не представляете, как помогли мне!
— Юлия Павловна, это же моя работа. А еще — немалое удовольствие. Мне нравится то, что я делаю. Это приносит мне деньги, чтобы содержать семью, и поддерживает мою самооценку. Мужчина обязан реализоваться в жизни. Женщине в этом плане проще: вышла замуж, родила ребенка — и все, можно сказать, что свою миссию она выполнила. А мужчина должен еще доказать, что он — добытчик, что он — главный.
— Вы рассуждаете, как недобитый феодал.
— Да, — смех у него совсем не старческий. — Я знаю, что вы думаете по этому поводу. Но вы — исключение из основной массы женщин. Это — мужской мир, и женщине, чтобы чего-то достичь, нужно быть втрое талантливее мужчины. И от многого отказаться — прежде всего от собственной женской сущности.
— А вам бы хотелось, чтобы женщины существовали только для ваших утех?
— Но ведь это по большей части так и есть! Не отрицаю, вина в этом есть и наша. Я имею в виду всех мужчин. Видите ли, Юлия Павловна, если женщина достигла каких-то высот, мужчине ее не догнать. Это я вам по секрету скажу. Но такой женщине тяжело строить личную жизнь.
— Потому что мужчине легче иметь рядом какую-то квашню, нежели как-то расти и соответствовать одаренной жене. Скажем так, это все — душевная лень.
— Собственно, довольно одностороннее утверждение, но в этом что-то есть.
Он смеется, и я понимаю: старик просто поддразнивал меня.
— Значит, я вас не убедила?
— Нет, почему? — Он встает. — Очень логично и убедительно. Крепкая позиция. Оказывается, вы можете быть очень остроумной собеседницей! Вот не знал. Иначе приходил бы к вам исключительно по утрам.
Черт! Надо же так проколоться! Утешает одно: правда настолько невероятна, что никому и в голову не придет. Я бы точно не смогла бы такое придумать. И нет оснований предполагать, что уважаемый Артур Олегович выдвинет такую невероятную версию. Аминь.
— Ты нашел нужную информацию? — Игорь скоро пустит корни в моем кабинете. О, бедняжка, даже картошки сварил! Все-таки я плохая хозяйка, но тут уже ничего не поделаешь.
— Да, кое-что откопал.
Он выжидающе смотрит на меня. Я понимаю, о чем он думает, но я не могу об этом говорить, во всяком случае с ним. И я хочу, чтобы он ушел и дал мне время подумать. А он знает, что я этого хочу, и не идет.
— Я потом посмотрю. Сейчас надо кое-куда заехать. Ты меня повезешь?
— А ты этого хочешь?
— А у меня есть выбор?
— Нет.
— То-то и оно.
Мы едем по городу, в котором хозяйничает лето. Наконец стало тепло. И тополиный пух совсем не досаждает мне. Досаждают мысли, от которых я пытаюсь отмахнуться. Правда, безуспешно.
— У нас кто-то повис на хвосте.
Он начинает крутить головой, видели вы такое?
— Что ты делаешь? У тебя зеркальце перед глазами, просто загляни в него, не крути головой, они же поймут, что мы их заметили.
— Что будем теперь делать? — Поверь мне, я бы тоже хотела это знать.
— Ты знаешь местность, а я только изучала карту. Езжай туда, где менее людно, ищи стройплощадку и заверни туда. Посмотрим, что они предпримут.
— А если там кто-то будет?
— Сегодня же воскресенье, там пусто. Дети с родителями, родители дома пьют пиво или на дачах. Там никого не будет.
Игорь знает маршрут отлично. Зеленая «семерка» едет за нами, как приклеенная. Если это милиция, плохи наши дела. Если преступники — тоже не лучше. Разве что чуть-чуть. Их можно... нейтрализовать. Милицию — нет. Себе дороже. За своих они встанут все как один.
— Заезжаем.
Машина с разгона въезжает на пустырь и прячется в полуразрушенном доме. Плохое место. Эта конструкция может стать нашей братской могилой. Слишком шаткая. Следом вслепую влетает «семерка». Они остановились, словно ожидают чего-то. Ну, выходи же, ублюдок, выходи. Я здесь. Ты же меня ищешь? Иди сюда. Позабавимся.
Словно в ответ на мой мысленный призыв из машины выходит мужчина. То есть особь мужского пола. Водитель что-то говорит ему. Наверное, предлагает поискать следы. Нет, парни, мы так не договаривались. Выходите оба. Вот так, совсем другое дело. Нечего подставлять напарника, вдвоем так вдвоем! Хлопает дверца машины. Они идут, я слышу, как хрустят мелкие камешки под их грязной обувью. Я просто кожей ощущаю исходящее от них зловоние. И то, что я собираюсь сейчас сделать, вряд ли улучшит их аромат. Первый упал как подкошенный, у меня даже рука заболела. Ребром ладони по шее — ничего хорошего я ему не сделала. Но он еще жив. Пока жив. А второй...
— Спасибо, милый, но я бы сама о нем позаботилась. Когда я говорю, чтобы ты сидел в машине, так надо и сделать.
Я вижу, как разозлили его мои слова. Ничего, дисциплина — полезная штука.
— Что теперь?
— Подождем, пока кто-нибудь из них оклемается. А потом ты сходишь, немного развеешься, а я у них кое-что спрошу. Нам надо спешить, но я должна кое-что выяснить.
— А если они не скажут?
— Скажут, — мне почему-то становится смешно. — Поверь мне: скажут.
Через какое-то время мы едем в пригород.. Гдe-то сзади уже, наверное, догорела зеленая «семерка». Во всяком случае, я на это рассчитываю.
— Обязательно было убивать их?
Мягкотелость никому еще не приносила пользы.
— А чего бы тебе хотелось? Чтобы я пожала им руки и отпустила восвояси? Да нас бы уже загоняли, как лис, и шансов бы не оставили.Ты это понимаешь?
— Да, — он все еще недоволен. Вот болван, надо же было связаться с таким! — Но я иногда начинаю бояться тебя. Скажи... тебе не страшно? Ведь ты только что убила двоих людей.
— Скажи еще: двоих ни в чем не повинных людей! Чего молчишь? Мне страшно до колик, когда я думаю о том, что было бы с нами, оставь я в живых этих ублюдков. Их никто не приглашал вмешиваться в мои дела, если полезли, значит, знали, что рискуют. Если не знали, значит, сознательно хотели навредить беззащитной женщине. Не со злости, не из ревности, а за деньги. Сколько стоит твоя жизнь? Не знаешь? Тогда лучше заткнись и не раздражай меня, гуманист.