– Мне просто не верится.
– Мама пига, – сказал М`Кола. – Пига симба.
Когда мы подошли к лагерю и в темноте увидели костер, М`Кола внезапно разразился потоком быстрых певучих слов на языке вакамба, закончив словом «симба». Кто-то в лагере издал короткий ответный крик.
– Мама! – закричал М`Кола. Затем опять последовала длинная певучая фраза. И снова: – Мама! Мама!
Из темноты появились все носильщики, повар, свежевальщик, слуги и старший проводник.
– Мама! – орал М`Кола. – Мама пига симба!
Туземцы приплясывали, отбивая такт ладонями, и гортанно выкрикивали что-то, – из глубины их груди вылетали возгласы, похожие на львиный рык, и означали они примерно вот что: «Ай да Мама! Ай да Мама! Ай да Мама!»
Быстроглазый свежевальщик поднял Маму на воздух, великан-повар и слуги подхватили ее, остальные сгрудились вокруг, стараясь хотя бы поддержать ее, и все, приплясывая, обошли вокруг костра и направились к нашей палатке, распевая:
– Ай да Мама! Ха! Ха! Ха! Ай да Мама! Ха! Ха! Ха! – Они исполняли танец и песню о льве, подражая его глухому, одышливому рыку. У палатки они опустили Маму на землю, и каждый застенчиво пожал ей руку, причем проводники говорили: «М`узури, Мемсаиб», – а М`Кола и носильщики: «М`узури, Мама», с большим чувством произнося последнее слово.
Позже, когда мы сидели на стульях у костра и пили, Старик сказал моей жене:
– Этого льва застрелили вы. М`Кола убьет всякого, кто вздумает утверждать, будто это не так.
– Знаете, у меня такое настроение, словно и вправду его застрелила я, – ответила она. – А случись это на самом деле, я бы возгордилась невероятно. Ну до чего же приятно чувствовать себя победительницей!
– Милая, добрая Мама, – сказал Карл.
– Я уверен, что именно ты застрелила его, – подхватил я.
– О, не будем больше говорить об этом! До чего же мне приятно уже одно то, что все так думают. Вы знаете, дома меня никогда не носили на руках.
– Все американцы плохо воспитаны, – заметил Старик. – Ужасно некультурный народ.
– Мы отвезем вас на острова Ки-Уэст, – сказал Карл. – Милая добрая Мама.
– Ну, поговорим о чем-нибудь другом, – попросила она. – Я слишком растрогана. Мне следовало бы щедро вознаградить их, не правда ли?
– Они и не думали об этом, – отозвался Старик. – Но, пожалуй, хорошо бы дать им что-нибудь по случаю торжества.
– О, мне хочется дать каждому много денег, – сказала Мама. – Ах, до чего же приятно слыть победительницей.
– Милая, добрая Мама, – промолвил я. – Но ты же в самом деле убила льва.
– Неправда, зачем ты меня обманываешь! Предоставь мне просто наслаждаться триумфом.
Да, М`Кола все-таки долгое время меня недолюбливал. Пока лицензия Мамы не была использована, он всюду следовал за нею, а на нас смотрел как на людей, которые только мешают ей охотиться. Когда же ее лицензия кончилась и она перестала ходить на охоту, его привязанность к ней ослабела. Потом мы начали гоняться за куду, и Старик всякий раз оставался в лагере, посылая Чаро с Карлом, а М`Кола со мной, и потому М`Кола утратил к нему прежнее уважение. Разумеется, лишь на время. М`Кола был ружьеносцем Старика, а чувства его к нам часто менялись и лишь после долгих совместных скитаний могли стать более или менее прочными. Так или иначе, с началом совместной охоты в наших отношениях произошла какая-то перемена.
Дело было еще в то время, когда с нами охотился Друпи. Вскоре после того, как я, оправившись от болезни, вернулся из Найроби, мы с Друпи пешком пошли в лес охотиться на носорогов. Друпи был настоящий дикарь, красавец с тяжелыми веками, почти совсем прикрывавшими глаза, наделенный своеобразной грацией, прекрасный охотник и непревзойденный следопыт. На вид ему было лет тридцать пять, и вся его одежда состояла из куска ткани, стянутого узлом на плече, да подаренной кем-то фески. Он никогда не расставался с копьем. М`Кола носил старый армейский френч цвета хаки с двумя рядами пуговиц – френч этот был первоначально предназначен для Друпи, но тот долго пропадал где-то и поэтому остался ни с чем. Старик дважды привозил Друпи этот подарок, и, наконец, М`Кола сказал: «Отдай мне».
Френч отдали ему, и с тех пор М`Кола постоянно носил его. Этот френч, пара коротких штанов, пушистая шерстяная шапочка и вязаный свитер, который он надевал, когда стирал френч, составляли весь гардероб старого охотника до тех пор, пока он не завладел моей непромокаемой курткой. Обут он был в сандалии, вырезанные из старых автомобильных покрышек. Ноги у М`Кола были стройные, красивые, с крепкими лодыжками, как у Бейба Рута, [4] и, помню, велико было мое удивление, когда он снял френч и обнажил дряблое, старческое тело. Оно имело такой же вид, как на фотографиях Джефриза и Шарки в пожилом возрасте, – уродливые вялые бицепцы и впалая грудь.
– Сколько лет М`Кола? – спросил я у Старика.
– Должно быть, за пятьдесят. У него в туземной резервации взрослые дети.
– А какие у него дети?
– Никудышные бездельники. Он не умеет держать их в руках. Мы пробовали взять одного в носильщики, но он ни к чему не пригоден.
М`Кола не завидовал Друпи. Он понимал, что Друпи не чета ему: более искусный охотник, ловкий и находчивый следопыт и, за что ни возьмется, все делает мастерски. М`Кола, как и мы, восхищался Друпи и никогда не забывал, что получил его френч, что был носильщиком, прежде чем стал ружьеносцем и начал новую жизнь; он считал, что мы с ним охотимся как равные, а Друпи командует всеми.