— Слухи о вашей красоте ничуть не преувеличены, — заявляет он, поднося мою руку к губам и куртуазно целуя ее. — Вы позволите мне быть с вами откровенным, миледи?
Слухи о моей красоте? Неужели люди говорят обо мне? Видимо, будучи сестрой Джейн, я вызываю интерес при дворе. Но меня это застает врасплох. Похоже, я здесь — невинная овечка среди волков.
Мое смущение не остается незамеченным.
— Вам нечего опасаться, леди Катерина. Поговорить с вами меня просила ее величество, — бормочет посол, — а потому мы, с вашего позволения, будем беседовать конфиденциально. — Он уводит меня в сторону от стайки щебечущих дам и свистит щенкам, чтобы те не отставали от нас. — Мне рассказывали, что отец ее величества, покойный король Генрих Восьмой, любил обсуждать свои дела в саду, где никто не мог его подслушать, — говорит Ренар, ведя меня к каменной скамье в конце тропинки. — Королева, безусловно, скоро выйдет замуж, — продолжает он, — однако предусмотрительный монарх должен заблаговременно решить, кто будет наследовать ему в случае, если он умрет бездетным. Как вам известно, ее величество уже немолода, родить ребенка ей будет нелегко. Мы все, конечно, будем молиться о том, чтобы она подарила принцу Филиппу много замечательных сыновей.
Я вздрагиваю, услышав, с какой уверенностью он называет имя будущего супруга, потому что считала, будто Мария еще не сделала окончательный выбор.
— Да будет так, — почтительно говорю я.
— И возникает вопрос: кто будет первым в очереди на престол, если ее величество, боже сохрани, умрет, не оставив наследника? — продолжает Ренар. — Ответ вроде бы очевиден: принцесса Елизавета. Но ее величество не хотела бы оставлять сестре корону, потому что знает: Елизавета — еретичка до мозга костей. К тому же и ее право на престол вызывает некоторые сомнения, ведь ее мать Анна Болейн была казнена за супружескую измену, так что отцовство короля Генриха небесспорно. Я лично не склонен сомневаться в том, что она действительно его дочь: если сравнить портреты принцессы Елизаветы и короля Генриха Восьмого, легко заметить их поразительное сходство. Но я слышал, что королева открыто оспаривает сей факт, а потому разговоры на эту тему стали модными, хотя и ведутся втихомолку и за закрытыми дверями.
Далее Ренар вспоминает Акт о престолонаследии. За последние неспокойные годы я очень много слышала об этом документе, составленном королем Генрихом VIII.
— Следующая в очереди — леди Джейн, ваша старшая сестра, которая сейчас томится в Тауэре. Но она придерживается тех же религиозных убеждений, что и принцесса Елизавета. Ну а сразу после нее идете вы, миледи.
Я ошеломлена и в то же время испытываю небывалый восторг! Я вдруг вспоминаю, как весь двор кланялся, когда голову моей юной сестры увенчали славной короной Англии… Стать наследницей королевы! Да еще с ее одобрения! Я и представить себе такого не могла.
— Есть, правда, и еще одна претендентка, — продолжает испанский посол. — Мария Стюарт, [44] королева шотландцев, жена дофина Франции, и она, конечно же, католичка. А это очень важно для ее величества. Но королева шотландцев, согласно Акту о престолонаследии, не имеет права на корону: Генрих Восьмой исключил эту ветвь из числа наследников. К тому же она рождена в другой стране, и многие считают, что это лишает ее прав на престол. Французы, естественно, поддерживают претензии Марии Шотландской, но Франция — непримиримый враг Испании. А потому мой господин император и его сын принц Филипп горят желанием видеть вас, леди Катерина, наследницей короны.
Он заглядывает мне в глаза и проницательно заключает:
— Насколько я вижу, такая перспектива радует вас, миледи. Вам будет приятно узнать, что за вас выступает и венецианский посол. Но превыше всего — воля королевы, которая хочет видеть вас своей наследницей.
— Я никогда не могла рассчитывать на это и ничем не заслужила такой милости, — вырывается у меня. Голова слегка кружится, и я с трудом подыскиваю подходящие слова. — Я верноподданная ее величества и в этом деле покорно приму ее волю. Но хотя подобное известие и доставляет мне радость, я молю Господа, чтобы он даровал королеве много здоровых сыновей для продолжения ее рода.
Ренар одобрительно улыбается, и я понимаю, что нашла нужные слова.
— Но есть одно «но», миледи, — говорит он. — Королева знает, что вы были воспитаны в протестантской вере, и ее величество питает надежду, что вы, будучи еще совсем молодой, не станете возражать, если в вопросах религии вас будут наставлять более мудрые головы. Она станет счастливейшей из женщин, если будет знать, что ее дело продолжит сторонница старой доброй веры.
Я колеблюсь. Могу себе представить, как отреагируют на это мои родители. Да и Джейн тоже. Они все истовые протестанты и ни за что на свете не отступятся от своей веры.
— Вы обещаете подумать об этом? — спрашивает Ренар. — Полагаю, нет необходимости объяснять вам, чтó в данном случае поставлено на карту.
— Да, сэр, — с чувством отвечаю я, не желая демонстрировать послу свои сомнения и тем самым рисковать возможностью стать законной наследницей королевы… И в то же время я не хочу, чтобы ее величество думала, что я легко отношусь к вопросам веры. — Я обдумаю это со всей серьезностью.
Я исполняю свои обязанности в покоях королевы, но ни о чем другом, кроме разговора с Ренаром, просто не могу думать. Больше всего на свете я хочу когда-нибудь стать королевой. Это самая заветная моя мечта, а теперь, когда между мной и короной Англии стоит всего лишь одна, не слишком молодая и здоровая женщина, эта мечта вполне может воплотиться в жизнь.
Но я не эгоистка. Я думаю о том, сколько добрых дел смогла бы совершить, став королевой, как сумела бы помочь своим родным. Но самое главное — мы смогли бы воссоединиться с Гарри, и я бы сделала его консортом. Ах, как бы мне хотелось увидеть замешательство на лице Пембрука, его смирение и испуг, увидеть, как он становится передо мной на колени!
Я даю себе клятву сделать все, что в моих силах, чтобы оправдать ожидания ее величества. Я надеюсь, что никогда не дам моей госпоже повода огорчаться из-за моих религиозных убеждений. Да, меня воспитали в новой вере, но в таком важном вопросе, как мне кажется, я просто обязана в знак благодарности уступить королеве. Признаться, я не так религиозна, как Джейн или наши родители, а потому меня легче склонить к тому, чтобы подчиниться мудрости ее величества. Если же я не сделаю этого, то, боюсь, окажу плохую услугу себе и своей семье, а вот если поступлю наоборот, то выгоды очевидны… Может быть, даже такова воля Всевышнего.
Я спрашиваю себя, проявят ли родители нетерпимость, узнав, что мое обращение в католичество — это цена королевского титула. Подозреваю, что их честолюбие в данном случае вполне может перевесить, и не исключено, что они смирятся, решив, что игра стоит свеч. А вот Джейн — это я знаю совершенно точно — никогда не пожертвует своей верой, и боюсь, если я приму католичество, сестра просто перестанет со мной разговаривать. А вот интересно, пошла бы Джейн на компромисс, если бы подобное отступничество принесло ей свободу и возможность жить, посвятив себя учению, — она ведь именно этого хочет больше всего в жизни.