— Я слышала, какой приговор вынесли леди Джейн, — говорит она мне. Голос ее звучит чуть хрипло; кажется, это известие задело ее за живое.
— Мне эту новость сообщила лично королева, ваша милость, — отвечаю я, дрожа. — И хотя она обещала проявить милосердие, услышать это было ужасно. Сжечь заживо или обезглавить, по выбору ее величества…
— Мне сказали, что Джейн стойко приняла решение суда. Говорят, она сохраняла спокойствие, когда шла из Гилдхолла, сопровождаемая стражником с повернутым в ее сторону топором. Толпа промолчала, узнав о приговоре. — Елизавету пробирает дрожь — и неудивительно: когда она была еще младенцем, Анну Болейн обезглавили за супружескую измену и другие скандальные преступления. Наверное, ужасно жить, зная такое о своей матери. Так что понятно, почему сегодняшнее известие произвело на нее такое впечатление.
— Джейн невиновна, — говорю я. — И королева знает это.
— А скольких невинных людей приговаривают как изменников? — спрашивает Елизавета, и тут я лишаюсь присутствия духа.
— Господи милостивый, ну как мы попали в такое положение? — всхлипываю я сквозь слезы.
— Все дело в крови Тюдоров, которая течет в ваших жилах, — поясняет Елизавета. — Это проклятие и благо одновременно. А слабых женщин мужчины испокон веку используют в своих интересах, как это сделал с Джейн Нортумберленд. Они и меня тоже пытались использовать, но я оказалась хитрее… и удачливее. Мы, бедняжки, всего лишь пешки на шахматной доске. Даже королева — если она выйдет замуж — будет зависеть от мужа.
— Если выйдет? А мне казалось, что этот вопрос уже решен.
Елизавета краснеет:
— Да, конечно. Я оговорилась. Разумеется, Мария выйдет замуж. Но при этом будет зависеть от мужа не меньше, чем какая-нибудь малограмотная крестьянка. Клянусь Господом, я никогда не вступлю в брак и ни один мужчина не будет управлять мною.
Мне жаль, что моя собеседница придерживается столь циничных взглядов и ни во что не ставит любовь. В отличие от меня, она не вкусила радостей брака. И все же, пожалуй, эта женщина умнее меня, потому что человек, который взлетает высоко вверх на крыльях счастья, должен быть готов к тому, что больно ушибется, упав на землю. Я никак не могу забыть тот ужасный миг, когда Гарри отвернулся от меня в Вестминстерском аббатстве.
И, уже не обращая ни малейшего внимания на присутствие Елизаветы, я падаю на кровать и начинаю безутешно и громко рыдать. Несмотря на заверения королевы, страшный приговор, который вынесли Джейн, не дает мне покоя. Смерть на костре — это ужасно. Еще совсем маленькой девочкой я видела, как в Лондоне сжигали женщину. Вернее, я успела увидеть всего несколько жутких мгновений, поскольку нянька закрыла мои глаза, но я никогда их не забуду, как не забуду и душераздирающих криков приговоренной. Нет, только не это! Господи, прошу тебя, спаси Джейн!
Елизавета кладет руку мне на плечо.
— Мне жаль, что у тебя появились новые поводы для скорби, — говорит она сердечно. — Ты должна быть тверда в своей вере. Покоряйся Ему, когда ударов судьбы не избежать. Он не пошлет тебе или твоей сестре испытания, которые выше ваших сил.
Оказывается, Елизавета способна к состраданию, и это утешительно. Я прекращаю плакать, поднимаюсь на ноги, вытаскиваю из кармана платок и, шмыгая носом, говорю:
— Извините, ваша милость, я забылась. Благодарю вас за добрый совет. Я буду искать утешения у Господа.
Момент близости прошел. Елизавета смотрит на меня холодным взглядом; ее настроение всегда меняется очень быстро.
— Я слышала, ты собираешься вернуться к прежней вере. Уж не потому ли, что этого хочет Испания? — спрашивает моя собеседница.
Откуда ей это известно? Ну конечно же, французский посол!
— Если я поменяю веру, ваша милость, то сделаю это исключительно в силу своих собственных убеждений, — отвечаю я с благочестивым негодованием. Но слова Елизаветы больно задели меня. Что уж греха таить: я собираюсь принять католичество в первую очередь в угоду собственным честолюбивым замыслам. И мне вдвойне неприятно, что Елизавета дала понять, что обо всем догадалась.
— Что ж, иди молись своему Богу — кем бы тот ни был, — заявляет она, возвращаясь к своему обычному резкому тону. Наверняка эта женщина считает меня вероотступницей.
— Благодарю вас за доброту, — говорю я, подавляя негодование. — Я поступлю так, как желает ваша милость.
— Желаемый результат ты сможешь получить только в том случае, если пойдешь путем истины, — холодно говорит она и поспешно уходит, только зеленый шелк юбки мелькает в дверях.
Я начинаю подозревать, что Елизавета ненавидит меня, причем, скорее всего, так было всегда. Что может быть между нами, кроме соперничества? Мы обе слишком близки к трону, чтобы испытывать по отношению друг к другу добрые чувства. Да еще она наверняка подозревает, что плетутся интриги с целью исключить ее из числа престолонаследников.
Если сказанные ею на прощание слова пробудили во мне чувство вины, то все поведение Елизаветы в последующие дни и недели лишь постоянно усиливает это чувство. Ведь я, если разобраться, дочь родителей, которые боролись за реформацию церкви при короле Генрихе и приняли протестантство при короле Эдуарде, а потому я воспитывалась по существу в новой религии. Конечно, мне далеко до Джейн: не сомневаюсь, что если бы она правила нами, то Англия осталась бы строго протестантской страной. Но вместо нее на троне оказалась католичка Мария, которая вернула мессу и изображения святых, признанные прежде идолами. Она помирилась с Римом. Можно только удивляться, сколько людей, еще совсем недавно известных как ярые реформаторы, вдруг стали признаваться, что в душе все это время оставались католиками. Так, спрашивается, есть ли выбор у меня, если я хочу выжить при дворе и… да, и стать королевой?
Елизавета видит меня насквозь и не скрывает своего презрения к моему прагматизму. Она всячески избегает меня и в моем присутствии отпускает оскорбительные замечания в адрес людей, которые слишком малодушны, чтобы поступать так, как велит совесть. О, эта женщина очень умна и никогда прямо не говорит ничего в мой адрес… но я-то знаю, в кого направлены ее ядовитые стрелы. Елизавета хочет выставить напоказ свою нравственную чистоту. Право, смешно, если вспомнить, как она сама еще совсем недавно лживо жаловалась на колики в животе, когда наступало время идти на мессу, или говорила, что не готова принять католичество, поскольку не постигла всех тонкостей богословия.
Честно говоря, я никогда не была сильна в теологии и теперь, когда наставницей моей в вопросах веры стала сама королева Мария, искренне не могу понять, что плохого в католичестве. Напротив, многие атрибуты этой религии находят отклик в моем сердце. Мне очень нравятся прекрасные статуи улыбающейся Девы Марии с Младенцем, которые королева велела установить в часовне; я люблю серебряный звон колоколов у алтаря, пряный аромат благовоний и благость, приходящую со знанием того, что святые молятся за меня на Небесах. Честно говоря, я очень обрадовалась, узнав, что святых этих великое множество, причем каждый из них отвечает за что-то свое, и всех их я могу молить о заступничестве перед Господом. И еще должна признаться, что я счастлива избавиться от этих бесконечных проповедей протестантских священников — я никогда не могла сидеть на них спокойно, с трудом скрывала зевоту на воскресных службах, что очень раздражало маму. Ах, как больно щипала она меня за руку, чтобы заставить слушать внимательно! Какое облегчение, что все это закончилось!