Мальчик выстрелил из ракетницы, как умел. Ярко вспыхнув, ракета с шипением пронеслась и упала у самых лап зверя. Медведь на мгновение замер, с подозрением принюхался, потом задрал морду вверх. Голова его медленно раскачивалась из стороны в сторону. Решив, что сигнальная ракета не стоит внимания, он снова двинулся вперед, но на этот раз более быстро и агрессивно.

Мальчик выпустил одну за другой еще несколько сигнальных ракет, но медведь увертывался от них и подходил все ближе. Мальчик приготовил ружье. Выстрел — его последний путь к спасению. Раненый медведь обезумеет от ярости, и его действия будут непредсказуемы.

Он сжимал тяжелое ружье дрожащими неуклюжими руками, однако снять перчатки было нельзя, потому что пальцы сразу же замерзнут и совсем перестанут слушаться. Его уже начинало трусить от страха и холода. Он не мог больше стоять без движения. Медведь был уже в тридцати шагах, и лучше отпустить собаку. Его все больше охватывала паника. Он отпустил собаку, и хаски кинулась на зверя. Медведь остановился в растерянности. Он разинул пасть при виде яростной соперницы, которая неслась прямо на него, потом обежала его кругом и в одном прыжке сомкнула челюсти на его задней лапе. Медведь дернулся и развернулся, чтобы добраться до собаки, но она повисла на нем, и все ее силы сосредоточились в злобно сомкнутых челюстях.

Мальчик смотрел на схватку, и его сотрясала сильная дрожь. Его учили, что никогда нельзя показывать зверю своего страха, но в реальности было все иначе, не так, как в хвастливых историях, которые часто рассказывали взрослые, сильно их приукрашивая. Этот огромный свирепый зверь был очень страшным, никто не сможет этого отрицать. В благоговейном ужасе мальчик видел, что его собака не испытывала никакого страха. Она была такая маленькая по сравнению со своим противником, но бросилась в бой с первобытной яростью своих предков.

Не зная, что делать, мальчик направил ружье на медведя. Собака не отпускала его лапу, но в какой-то момент в их бешеном танце медведю удалось освободиться от ее зубов и он кинулся прочь по льду. Собака помчалась следом.

Мальчик звал ее назад, но, когда она исчезла вдали, он развернулся и бросился бежать к берегу, с ружьем в руке, оставив рюкзак на льду. Поселок оказался гораздо дальше, чем он ожидал, но мальчик все бежал, ни о чем не думая. Кровь бешено пульсировала по всему телу, и замерзшие пальцы на руках и ногах начали согреваться. Теперь он отчетливо видел дома и побежал медленнее, тяжело и хрипло вдыхая ледяной воздух всей грудью.

Шум в ушах заглушал тихое поскрипывание снега за спиной. Медведь быстро и беззвучно двигался позади него. Первое, что мальчик услышал, — предостерегающий лай собаки. Он обернулся и увидел, что медведь несется прямо на него. Только потом он заметил собаку, серьезно раненную, истекающую кровью, но все еще преследующую зверя. Время как будто потеряло всякий смысл. Мальчик стоял как вкопанный, думая, как же медведь справился с собакой и насколько серьезны ее раны.

Медведь кинулся было на него, но вдруг внезапно остановился и стал на задние лапы во весь рост. Он был всего в пяти шагах, его тень чернела на снегу. Мальчик быстро направил ружье в косматую грудь, но в момент выстрела медведь стал на четыре лапы, и пуля просвистела в воздухе мимо цели.

Мощный удар огромной лапой отшвырнул мальчика на лед. Оглушающая, разрывающая боль в груди не давала дышать. Он понял, что скоро умрет. Медведь прыгнул на него, и, хотя мальчик ничего не чувствовал от боли, он услышал, что его нога треснула, как гнилая лосиная шкура.

Собака тоже была смертельно ранена, но преданность хозяину и ненависть к медведю придали ей силы, и она снова кинулась в бой. В полузабытьи от болевого шока мальчик смотрел на неистовые попытки собаки отвлечь медведя и недоумевал, почему он так невнимательно относился к ней, принимая ее преданность как должное.

Медведь предвкушал хороший обед, а в отличие от проворной, надоедливой собаки мальчик лежал неподвижно и обреченно ждал своего конца. Медведь раздраженно отбивался лапой от своей соперницы, но собака увертывалась от его когтей, хватала за задние лапы, заставляя его поворачиваться к себе в досаде и ярости. На какой-то момент мальчик пришел в себя, увидел ружье, валяющееся неподалеку, и попытался доползти до него, но тщетно. Он не мог двигаться — он едва мог дышать.

Он попытался вдохнуть воздух, и что-то вдруг неуловимо изменилось внутри него. Тихое спокойствие окутало его. Он знал, что конец его близок, но не чувствовал сожаления. Он не позволял себе никаких посторонних мыслей и чувств, и страх тоже покинул его. Тело расслабилось, и он повернул голову, чтобы бесстрашно принять неизбежную смерть.

Он с удивлением увидел сутулого старца, который появился из бешеной круговерти серого и белого меха. Мальчик помнил старика с давних пор. Тот устало шаркал к нему по снегу.

— Пойдем, сынок, — сказал он, — держи руку.

Он протянул загрубевшую скрюченную руку, но, как они ни пытались дотянуться друг до друга, их пальцы так и не соприкоснулись.

Часть первая

Глава 1

Кардифф, 2006

Доктор Давид Вудрафф смотрел на лицо жены сверху вниз, несколько отстраненно. По его мнению, было слишком рано заниматься любовью. Изабель страдала бессонницей и частенько будила его на рассвете: толкала коленями, щекотала спину сосками, вертелась и вздыхала.

Однако, когда ей наконец удавалось растормошить его и добиться своего, она, казалось, витала где-то далеко и притворялась спящей. Но его не проведешь. Уж слишком сильно она жмурила глаза и морщила лоб от старания. Для Изабель это была такая работа. Когда ритм их движений нарастал, она вытягивала руки за голову и хваталась за прутья спинки кровати. Кровать раскачивалась и глухо билась о стену. В раме кровати ослабли болты, что с ними периодически случалось, а Давид все забывал затянуть их потуже. Он попытался умерить свои движения, но Изабель протестующе застонала.

Кожа у нее на груди покраснела, она плотнее обхватила ногами его бедра, и тут на него навалилось это окаянное чувство долга. Как обычно, он старался достичь апогея одновременно с ней, закрыл глаза, надеясь, что волна ее оргазма накроет и его. Но нет, черт подери!

— Продолжай! — Она открыла совершенно ясные глаза и смотрела на него в притворном гневе. — Я с тобой еще не закончила!

— Шутишь? — подхватил он и повиновался, но, как бы он ни стискивал зубы, это не помогало. То неясное, противоречивое чувство, с которым он относился ко всей этой затее, влияло и на поведение его, так сказать, жизненно важного органа. Он замедлил движения, а потом и вовсе остановился.

— И это все? — с неестественной легкомысленностью спросила она. — Сегодня последний день, подходящий для зачатия.

— Да ладно тебе, дорогая, — Давид отодвинулся от жены. — Все не так уж аптекарски строго и точно.

Хотя лицо Изабель все еще горело от возбуждения, она зевнула, натянула простыню до подбородка и уставилась в потолок. Давид издал вздох и повернулся к ней: