— Вот послушайте, — начал я и пересказал статью.
Полковник настолько заинтересовался, что мне пришлось переводить дословно. Суть статьи заключалась в следующем: спираль эволюции порнографии можно проследить от неприличных открыток к почтовым заказам из магазинов видео, затем к возможности скачать ролики из Интернета. Изменения произошли примерно за десятилетие, в течение которого порнография превратилась из презренного бизнеса на миллион долларов в многомиллиардную и, следовательно, уважаемую индустрию. (В 2000 году в США в пунктах видеопроката было взято семь миллионов единиц записей «жесткой порнографии», что составило по два с половиной фильма на каждого жителя страны. Во всех поровну показано оральное и вагинальное совокупление. Следовательно, в 2000 году, то есть в год публикации статьи, среднестатистический американец участвовал в оргиях не менее пяти раз. Считается, что с тех пор эта цифра удвоилась. И при том у меня не было сведений по роликам с гомосексуальной тематикой.)
Другими словами, порнография как объект инвестиций неодолимо манила старые корпорации. Как и интернет-игры, порно в основном пережило все доткомовские [6] компании, доказав, что наряду с индустрией питания, сна, одежды и смерти это именно то поприще, которое может выбрать вступающий в жизнь молодой человек, если не хочет ошибиться.
К тому времени, когда я закончил перевод, Викорн, этот шестидесятилетний мужчина, сидел не как обычно, развалясь и источая цинизм, а на удивление прямо, будто ему вкололи порцию адреналина. Невинность только что случившегося просветления разгладила его черты, и он выглядел лет на десять моложе.
— Прочитай мне цифры еще раз, — попросил он с восторженным вздохом. — Удивительно! Фаранги еще более двулики, чем Тайская королевская полиция. Ты хочешь сказать, что эти сладкоречивые убогие западные журналисты, которые брызжут слюной, понося наши бордели, сами большую часть жизни проводят в номерах пятизвездочных отелей, где платят за то, чтобы смотреть, как другие за плату трахаются?
— Такова их культура лицемерия, — ответил я, и мой голос прозвучал более осуждающе, чем я того хотел.
Однако гангстеры размаха Викорна видят возможности там, где глазам смертных предстает только тьма. Он покачал головой, словно я умственно неполноценный дебил, не способный подобрать валяющиеся у ног полмиллиарда долларов.
— Это культура мастурбации, — поправил он меня, потер руки и принял позу сельского учителя. — Так чего ты ждешь? Снимай кино.
Я с умным видом покачал головой.
— Ни малейшей возможности. Вы не понимаете. Да, в американском порно полно силикона и губной помады на пенисах, играют они еще хуже наших, и у многих женщин на задницах прыщи. (Сознаюсь, время от времени я добавлял десятку к плате за гостиничный номер, чтобы смотреть платный канал. Но разве ты так не поступаешь, фаранг?) Но операторская работа превосходная. Те, кто смотрит в видоискатели камер, некогда верили, что их удел — снимать для грядущих поколений артхаусное кино. Они умеют выбрать нужный ракурс, столько, сколько надо, задержаться на предмете, работают несколькими камерами, чередуют общие и крупные планы и панорамы, применяют замедленную съемку, включают в кадр графику и делают неожиданные наезды на мелкие участки тела, которые зритель до этого просто не замечал. Эти люди — профессионалы высшей пробы, — объяснил я и испытал удовлетворение. — Мистер и миссис Джерков из Юты не станут покупать в задней комнате на Сой-23 видеозапись, сделанную дилетантом, вручную, единственной камерой, потому что они привыкли к качеству.
Мой начальник помолчал, потер подбородок и посмотрел на меня честным немигающим взглядом.
— А что такое артхаусное кино?
Я почесал затылок.
— Сам не очень уверен. Так выражаются в киноиндустрии, когда говорят о фильме, который надеются продать, выдавая за некоммерческий.
— Где-то я слышал это выражение.
Я уже готов был ответить, потому что точно знал, где мы оба услышали его впервые. Но внезапно понял, насколько обогнал меня полковник. Мы обменялись взглядами.
— Ямми, — проговорил я. — Но он в тюрьме, ждет суда и, можно не сомневаться, получит смертный приговор.
Викорн вскинул руки и приподнял плечи.
— Следовательно, сейчас самое время заключить с ним сделку. Ты так не думаешь?
Я смирился с мыслью, что в этот день мне не удастся поговорить с полковником о деле Дамронг. Извини, фаранг, но грядет отступление от темы.
В качестве следователя, отвечающего за обвинение Ямми, я держал его дело в голове и, пока ехал на такси в Лард-Яо, вспоминал детали.
Он родился в Сендае в семье мелкого служащего. Его отец работал в корпорации «Сони», мать — традиционная японская домохозяйка, со всей страстью и неутомимостью готовившая к столу мясо кита с морскими водорослями.
Решающим моментом в первые годы жизни Ямми стало то, что его отец имел доступ к образцам товара корпорации, особенно фотоаппаратам. Наш герой научился наводить объектив, щелкать затвором и почти одновременно ходить, и в результате не развил навыки речевого общения. В интровертной культуре это почти не имело значения, но его письменная речь была тоже не на высоте.
Отец Ямми не слишком расстраивался — он сполна познал прелести жизни по струнке и рассмотрел в изъянах сына проявление гениальности. Пожертвовав многим, семья переехала в Лос-Анджелес, где пробелы в образовании юноши остались незамеченными.
При первой возможности отец поместил его учиться в школу кинематографии. Все шло хорошо до тех пор, пока семья не отправилась на экскурсию в Сан-Франциско, где Ямогато-старший умудрился стать единственным за два десятилетия туристом, который попал под трамвай. Выплаченную страховку мать отдала за образование Ямми, но сама не согласилась ни минуты дольше оставаться в Америке. Оставшись один на один с собственной гениальностью, но лишившись коронного материнского блюда — стейка из китового мяса в морских водорослях, Ямми тем не менее легко получил профессию голливудского оператора.
— Ты просто супер, — хвалил его любимый режиссер. — У тебя азиатское внимание к деталям, твоя натура не помеха бизнесу, и ты понимаешь тонкости искусства. Далеко пойдешь в рекламе.
— Я не хочу далеко идти в рекламе, — отвечал ему Ямми. — Хочу снять игровой фильм.
Режиссер грустно покачал головой. Он тоже когда-то хотел снимать игровое кино. Как первый, второй и третий операторы. Как главный осветитель, звукоинженер и техник на площадке.
— Это не так просто, парень. Одного таланта недостаточно.
Ямми уже это понял. Если бы студии ценили талант, то не выпускали бы год за годом одну и ту же муру. Разумеется, случалось, что и в Голливуде делали что-то как следует, но Ямми не интересовал американский рынок. Он мечтал вернуться домой, как только отточит свой талант до острия бритвы. Его кумирами серебряного экрана были Акира Куросава, Тэйносукэ Кинугаса, Сергей Эйзенштейн, Витторио де Сика, Ингмар Бергман, Луи Буньюэль — кинематографические гении, о которых не слышали не только в Голливуде, но даже в кинематографической школе. И еще он знал, что его успеху в Калифорнии мешает социальный барьер, который скорее всего непреодолим. Правда, именно в это время он со своей группой снимал рекламу духов в Колумбии, хотя за те же деньги, но гораздо проще, это можно было сделать на любой горе в Колорадо. Ямми писал в факсах своим приятелям в Сендае: «Я здесь чужой, во-первых, потому что не нюхаю кокаин, во-вторых, потому что не употребляю кокс, и, в-третьих, не балуюсь „марафетом“. Все принимают меня за внедренного агента ФБР».