— А мама? Кто она: баптистка из Техаса или католичка из Чикаго?
— Мама? И то и другое. Родилась в Чикаго в католической семье, но, после того как вышла замуж за сенатора, изменила вероисповедание. Это единственное условие, которое он поставил. Имел на это право: в конце концов, отчим вытащил ее наверх, когда женился и поднял на несколько ступеней вверх по социальной лестнице.
— А твоя любимая сестра Алиса?
Тень пробежала по лицу Тернера, и он изменил тему:
— Хочешь в самом деле узнать о моем детстве? Оно было сушим адом — вот так. Планомерным, мелочным, умышленным издевательством, как в концентрационном лагере. Почему ты об этом заговорила? Знаешь ведь, что мне это неприятно.
— Ладно, ладно, а зачем изучал японский?
Митч снова нахмурился и долго не отвечал. Чанья уже решила, что он вступил в борьбу с одним из своих удивительных и очень западных демонов, и ждала последствий. Наконец Тернер произнес:
— Пожилой ветеран Второй мировой войны познакомил меня с японской порнографией. — Чанья от удивления разинула рот. Митч объяснил.
В этой сложной индустрии японцы заметно вырвались вперед, обогнав Запад, а Тернер благодаря ветерану стал истинным знатоком жанра. Они с приятелем собрали настоящую библиотеку, выписывая журналы из различных концов света. Потребовался всего месяц исследовательской работы, чтобы убедиться — японское качество порно, как и во многих других сферах, взяло верх в современном мире. Глядя на иллюстрации, казалось, будто чувствуешь кожу женщины на ощупь, слышишь ее стоны. А когда перешли на видео, разница показалась еще разительнее. Изящные татуировки, изобретательность ситуаций, намного превосходящая западные клише, например изображение женщин в школьной форме, разнообразие садомазохистских сцен — все это объясняло причины успеха этой отрасли японской экономики. От Фукуоки до Саппоро Митч не пропустил ни одной циновки, на которой лежали красивые обнаженные девушки с искусно сделанными татуировками.
— В таком случае зачем ты поступил работать… как это у вас называют? В контору.
Тернер неожиданно улыбнулся:
— В то время набирали шпионов, свободно владеющих японским языком. Считалось, будто японцы в рамках финансируемой государством программы воруют американские промышленные секреты. Экзамены я сдал «на ура», так что с зачислением никаких проблем возникнуть не могло. — Он снисходительно ухмыльнулся. — У меня фотографическая память и коэффициент умственного развития сто шестьдесят пять — это уровень гениальности.
— Следовательно, ты мог стать кем угодно? — Чанья понимала, какой провокационный вопрос задает, и нарочно, словно бросая вызов, встретилась с ним взглядом. Митч явно смутился, но затем решил изменить тему и убежденно проговорил:
— Знаешь, после того как я познакомился с тобой, думаю, что без тебя уже не смог бы существовать. Ты единственная женщина в мире, которая меня понимает.
Но спиртное выветривалось, и метаморфозы Тернера происходили в обратном порядке. Вскоре им снова овладевало чувство вины и ответственности. Сейчас Чанья решила, что настало время последнего, невинного вопроса.
— Значит, это в Японии ты вывернул себе мозги наизнанку?
Опоздала. Химическая реакция дала обратный ход и поставила все на свои места: Митча словно покрыла непробиваемая оболочка, спасая странную сердцевину.
— Нисколько не выворачивал.
— Почему?
Пожатие плечами подразумевало явное презрение, даже отвращение.
— Существуют более достойные вещи, которыми мы можем заняться во время нашего краткого пребывания на Земле. Надеюсь, Чанья, ты это когда-нибудь поймешь. Прошу тебя, прочитай Библию, которую я тебе дал. Сколько я должен за сегодняшний массаж?
— За массаж? Пятьсот долларов. — Митч расплатился хрустящими банкнотами — явно каждый раз брал в банке, прежде чем встретиться с ней. — Когда мы снова увидимся? — спросила она.
Митч мрачно покачал головой;
— Не знаю. Не уверен, что мы должны продолжать наше знакомство. То, как мы поступаем, нехорошо. Нехорошо для нас обоих. Мне следует задуматься об ответственности — как я влияю на твою душу. Видимо, некоторое время нам лучше не видеться.
Чанья кивнула, изобразив на лице грустное согласие. Знала, что он позвонит через день или два. Но случится ли это? Не потеряется ли Митч между крайностями сознания?
На этот вопрос она не получит ответа до тех пор, пока не станет слишком поздно. Так случилось, что Чанья оказалась одна в большой, дикой стране, и каким бы твердым ни был ее характер, временами в сознании приоткрывалась зияющая пустота одиночества. Однажды, не подумав, позвонила Митчу в кабинет, загоревшись рассказать об эпизоде из «Симпсонов», когда Мардж вживляет себе в грудь имплантат. Номер Чанья знала, поскольку однажды Митч под градусом вручил ей визитную карточку. («Хочу, чтобы ты звонила мне каждый час, хочу постоянно слышать твой голос и все время с тобой разговаривать». Разумеется, она не беспокоила его, когда он был трезвый и на работе.) И вот, осознав, что натворила, затаила дыхание: как Тернер отреагирует на ее звонок? Не зашла ли она слишком далеко и не порвет ли Митч с ней на этот раз на самом деле? Ей долго не удавалось произнести ни слова.
— Мардж не собиралась увеличивать грудь, ее надули в больнице.
Пауза.
— Приглашаю тебя на ужин. Куда хочешь пойти?
— Как насчет «Миски чили у Джейка»?
— Неудачная мысль — это заведение черных.
— Да, да, я не подумала.
— Вот что, надень деловой костюм. Поведу тебя в «Ястреба и голубя» на Холме. [41] Всем скажу, будто ты член тайской экологической, делегации. Делегация приехала на две недели и пытается предотвратить покупку американцами больших кусков национальных ресурсов страны. Соображай по ходу, если кто-то подойдет и затеет разговор.
С тех пор как уехал Танее, у Чаньи не было случая ощутить себя человеческим существом. Она и не подозревала, насколько соскучилась по роли члена восточной торговой миссии, поражающего своей необычностью, пока американец не произнес название «Ястреб и голубь». В этот ресторан ее пару раз водил Танее, и он же купил своей миа мой сшитый по здешнему фасону (брюки, а не юбка) черный деловой костюм. Теперь она надела его ради Тернера, а к пиджаку — золотого Будду на массивной цепи, которого до этого носила только в квартире. С заколотыми на макушке волосами и подкрашенными, как учат в салонах красоты, ресницами и бровями, с серьезным выражением лица (Танее научил ее, как изображать гримасу «американской непреклонности», сказав, что эта «маска» дает наибольшие шансы на успех в США), в черных туфлях на высоких каблуках и в строгом брючном костюме в сочетании с экзотическим золотым украшением она выглядела скорее не членом лоббистской группы, а представительницей тайской аристократии.