Готов поклясться всеми буддийскими письменами, что при помощи пальцев Тары я продержался целых сорок минут. А затем она, наверное, натешилась, потому что, если бы захотела, могла продолжать сколько угодно.
Затем презерватив наполнился, и мы лежали обнявшись. Я немного помолчал и сварливо пробормотал:
— Ведь ты не кончила.
Тара накрыла мою руку своей. Я хотел было освободиться, но, вспомнив о хороших манерах, не пошевелился.
— Я давно не испытываю оргазм, детектив. Мой партнер вернулся в Тибет, и китайцы бросили его в тюрьму.
Я проглотил застрявший в горле ком.
— Извини, сказал глупость.
— Он не был моим любовником. Он был моим партнером.
Я вздохнул.
— Что это значит?
— Хочешь убедить меня, что еще не догадался? Продолжаешь считать меня проституткой?
— О нет! — Я покачал головой. — Я начинаю понимать тибетцев. Проституция была бы слишком простым объяснением, слишком обыденным.
— Ты в самом деле сутенер по совместительству?
Я закашлялся и спросил:
— Ты йог? Занимаешься тантризмом?
— Конечно. Разве тебе не понравилось?
— Потрясающе! Но было бы приятно, если бы ты время от времени вспоминала обо мне.
Тара улыбнулась:
— Людям с западным образом мышления трудно понять, насколько безлико блаженство.
Следовательно, на ее взгляд, я выглядел вполне западным человеком? Несколько мгновений я обдумывал ее революционное мировосприятие, затем вернулся к земному.
— Так ты знаешь Тиецина?
Она нахмурилась.
— Почему ты спросил?
— Дисковая пила — она тебя выдала.
Тара легла на бок, а когда снова опрокинулась на спину, я услышал, что она смеется.
— Что смешного? Только не говори, что в Лхасе эти пилы идут по десятку на пени.
— Так и есть. Этот образ — центральный для нашей культуры, как автомобильные пробки в Бангкоке. — Она решила, будто выдала что-то очень мудрое, и расхохоталась так, что затряслись груди.
— Ты победила, — признался я. — Твои пилы ранят, но не наносят урона окружающей среде.
Тара кивнула, как умственно отсталый ребенок, который внезапно начинает понимать, что ему говорят.
Как старомодная, хорошо воспитанная хозяйка, она не позволила мне самому ловить такси, а когда нашла машину, настояла, что поедет со мной — убедиться, что я в целости и сохранности добрался до пансиона. На самом деле ей хотелось поговорить, сбросить с плеч груз ответственности за меня.
— Все дело в истории Тибета. Буддизм добрался до нас довольно поздно — примерно в восьмом столетии. Но реально вошел в силу только в одиннадцатом. Тибетцы были дикими людьми, существовавшими в самом враждебном человеку уголке земли. Выживали только самые сильные и храбрые мужчины и самые неунывающие, плодовитые женщины. Это были физически развитые, воинственные люди. Есть мясо был единственный способ остаться в живых — впрочем, как и сейчас. Поэтому в них накапливалось много сексуальной энергии. Мы не пошли по пути браминов и не подавляли ее, стоя на голове и питаясь травой. Надо было что-то предпринимать, чтобы направить эту энергию в верхние чакры. Таким образом у нас появилась Тантра, известная также как Ваджраяна.
Я подумал, что Тара хочет объяснить, кто она такая, но ошибся.
— Доктора Тиецина лично не знаю, но слышала о нем. Среди некоторых тибетцев он популярен, даже почитаем. Многим помогает, особенно недавно прибывшим беженцам. Дает деньги. Поговаривают, что он вроде крестного отца со связями в непальском правительстве. Еще говорят, что он возврат нашего атавистического прошлого. А кто-то утверждает, что он инкарнация Миларепы. [59]
— Миларепы? — Я вспомнил из путеводителя, что это святой покровитель Тибета.
— Да. Понимаешь, в любой религии существует ортодоксальное и духовное. Миларепа был диким человеком, сумасбродным, радикальным сверх всякого воображения. Начинал черным магом и убил много людей, прежде чем пришел к дхарме. Может, за это мы его так любим.
— Тиецин даже не монах.
— В этом его сила. Он ничем не связан. Некоторые утверждают, что он завершил путь и свободен от страданий. А своим покалеченным телом пользуется, только чтобы помочь Тибету в трудную минуту.
— А что говорят другие?
— Что он ненормальный и ему следовало родиться семьсот лет назад. — Тара хихикнула. — Он дал тебе мантру?
Я кивнул.
— В ней секрет, а не в пиле, — хмыкнула Тара и замолчала.
На подъезде к пансиону я спросил:
— Он дал мне мантру — что такого?
— О! Только то, что с ним ты полностью пробудишься за семь лет и перестанешь интересоваться женщинами. — Тара на мгновение задумалась. — Или станешь постоянным пациентом психиатрической больницы. Он не станет чикаться. То, что для тебя психоз, для него путь к здоровью. Или можно сказать иначе: для него мы все психи, так что риск невелик.
Когда я стоял на подъездной аллее и передавал ей деньги за такси, она высунулась из окна:
— Думаю, нам неразумно встречаться. Я слишком сильно открыла твою сердечную чакру. Ты рискуешь в меня влюбиться. Сексуальное рабство — это последнее, что мне нужно. Оно создает очень тяжелую карму. Извини, если сбила с пути. До свидания.
Ну что на это скажешь? Я чесал подбородок, когда мне в голову, как иногда случается в подобных ситуациях, пришел сухой, академический вопрос. Повернувшись к машине, которая уже начала разворачиваться, и чувствуя себя больше дорожным полицейским, чем любовником, я постучал Таре в окно, и она опустила стекло.
— Спрашиваю из чистого интереса: почему ты была со мной сегодня?
Она отвернулась и тяжело вздохнула.
— Потребность в мужской энергии. В силе, исходящей от бурлящей спермы. Девушке это время от времени требуется. У меня не много возможностей при том, что мой партнер в тюрьме. Ты восстановил мне баланс и силу, и я больше не чувствую, что могу свалиться от гриппа. И еще — ты очень интересный.
Вот так-то, фаранг. Моя первая и единственная связь с тех пор, как я женился на Чанье, и девушка оказалась первоклассным йогом. Я докурил косяк часа два назад и все это время сидел в пустом пансионе среди мятых простыней в приятно-ироничной мечтательности. А когда пришел в себя, понял, что было очевидно с самого начала: здесь не ворочают делами и пансион закрыт для бизнеса.
Уборщицы ушли. Я нашел за углом копа, и тот сказал, что на прошлой неделе на пансион за торговлю наркотиками был наложен арест и его не откроют до тех пор, пока хозяева не заплатят полиции. По его словам выходило, что это обычное дело. И еще у меня создалось впечатление, что любая крупномасштабная операция с наркотиками здесь обречена на скорый провал, если не получила одобрения правительства.