За пару лет до моего случая из Клейтон-Фолс пропала девушка, и, гуляя с Эммой по лесу, я всегда боялась случайно наткнуться на ее тело. Теперь я думала, что, может быть, мир полон таких девушек, как я. Их семьи пережили это горе. На первых страницах газет их фотографии уже не печатают. Они просто заперты в какой-то хижине или темнице, каждая со своим выродком, и продолжают ждать, когда кто-нибудь спасет их.
Когда я делала очередную пометку на стене, то старалась не думать о том, сколько времени уже здесь нахожусь. Я пыталась заставить себя верить, что каждый прожитый день приближает меня к тому моменту, когда меня найдут. Чем дольше я остаюсь жива, тем больше времени я даю им, чтобы меня найти. Я думала о том, что произойдет, если меня спасут, когда я буду беременна. Срок приближался к пяти месяцам, и я была уверена, что делать аборт уже слишком поздно. Впрочем, не думаю, что смогла бы такое вынести, независимо от того, как я относилась к этому ребенку. Я думала о том, как близкие и Люк отнесутся к моей беременности. Я не могла себе представить, что Люк держит на руках ребенка моего насильника и радуется его появлению на свет. Впрочем, я и себя в этой роли представляла с большим трудом.
Вы могли бы решить, что мне нравилось, когда Выродка не было дома, но на самом деле я с каждым днем тревожилась все больше и больше. Я ждала, когда же дверь наконец откроется, и молилась об этом. Я ненавидела его, но не могла дождаться, когда увижу его снова. Я полностью зависела от него.
Не зная точно, когда он появится, я тратила оставленную еду очень экономно. Его не было рядом, чтобы говорить мне, когда есть, поэтому я старалась придерживаться ритма своего организма, но при этом мне постоянно хотелось есть. Я знаю, что очень многих женщин тошнит в начале беременности, но я ничего такого не чувствовала — просто была сонной и постоянно голодной.
Всю свою жизнь я старалась как можно больше времени проводить вне дома: летом я каждый вечер ходила купаться, а зимой по выходным каталась на лыжах. А здесь мне приходилось торчать в четырех стенах. Я постоянно ходила взад-вперед по хижине. Много лет назад я видела в зоопарке медведя, который бегал вдоль ограды, — туда-сюда, туда-сюда… Он вытоптал в земле глубокую канаву. Помню, я тогда подумала, что он, наверное, предпочел бы умереть, чем жить такой жизнью.
Когда я переставала ходить, то прислонялась к стенам и пыталась представить, что находится за ними, или сидела в ванной, прижавшись глазом к дырке в стене. Если снаружи было солнце, через дырку пробивался узенький луч, оставлявший на внутренней стороне двери в ванную маленькое пятнышко света, и я часами следила за тем, как оно медленно сползало вниз, пока не исчезало полностью.
Без него не было никаких чтений, так что я включала свои кинематографические фантазии. Я визуализировала, как моя мама дома молится, чтобы со мной все было в порядке, как она разговаривает с полицейскими, как умоляет по телевидению, чтобы меня вернули. Я видела, как Кристина с Люком каждый уик-енд прочесывают лес, взяв с собой Эмму, пытающуюся уловить мой запах. Лучше всего мне удавалось представить, как Люк ломает дверь этой хижины и подхватывает меня на руки.
Я воображала, что мама даже бросила пить и организовала группу поиска и спасения, как это делают другие матери, которых показывают по телевизору. В моих видениях на нее нисходило прозрение, она понимала, как всю жизнь обращалась со мной, и теперь хотела сделать все, чтобы искупить свою вину. После того как меня спасут, мы с ней благодаря всему этому станем намного ближе.
Я никогда не думала, что мне будет не хватать дурацких шуток Уэйна и его манеры взъерошивать мои волосы, как будто мне все еще двенадцать. Но сейчас я торговалась с Богом и обещала, что, если мне удастся добраться домой, я готова выслушать тысячу его бредовых бизнес-идей.
Я провела много времени, прикасаясь к своему животу и стараясь представить себе, как выглядит ребенок. В некоторых книжках показаны картинки эмбриона на разных стадиях его развития, и мне казалось, что все они какие-то отвратительные. Я была абсолютно уверена, что мой собственный ребенок должен выглядеть хорошо, но, имея в качестве отца Выродка, каким он будет на самом деле?
Выродок появился через пять дней, длившихся бесконечно.
— Сядь на кровать, Энни, — сказал он через минуту после того, как зашел в дверь. — Нам нужно поговорить.
Я села, прислонившись спиной к стене, а он сел рядом и взял меня за руку.
— Я ездил в Клейтон-Фолс, и мне действительно очень неприятно тебе об этом говорить… — Он медленно закивал головой. — Но все поиски тебя свернуты.
Нет!
Его большой палец медленно чертил круги на моей руке.
— С тобой все в порядке, Энни? Не сомневаюсь, что это было для тебя настоящим ударом.
Я кивнула.
— Должен заметить, что я был удивлен, увидев твой дом выставленным на продажу так скоро, но, думаю, они решили, что жизнь не стоит на месте и нужно идти дальше.
Шок сменился злостью при мысли, что мой дом продается — трехэтажный, в викторианском стиле, дом, в который я влюбилась сразу же, как только увидела его прекрасные витражи, потолки под три метра и оригинальный паркет из твердых пород дерева. Как моя мать могла так поступить? Ей этот дом никогда не нравился, она говорила, что он слишком старый и весь продувается. А Уэйн, наверное, помогал ей устанавливать табличку «Продается» перед домом. Он, видимо, был только рад избавиться от своей нахальной падчерицы.
— Как вам удалось это выяснить?
— Важно не то, как я это сделал, а то, что я проявил достаточно внимания и рассказал тебе об этом. Пока я был там, я узнал и еще кое-что.
Он выдержал паузу.
Я знала, что он ждет ответной реплики, и не хотела подыгрывать ему. Но мне нужно было это узнать, а значит, я должна была задать ему вопрос.
— Что же еще?
«Какую еще боль ты собираешься причинить мне, ублюдок?»
— Кое-что исключительно интересное насчет Люка…
На этот раз я заставила себя промолчать. Прождав некоторое время, он не выдержал.
— Похоже, он уже устал дожидаться тебя.
— Я не верю вам. Люк любит меня…
— Что ж, я видел, как он идет, обняв очаровательную блондинку, а потом наклоняется, чтобы шепнуть ей что-то на ухо. Не думаю, что он как раз сообщал ей, как любит тебя, Энни.
— Вы лжете. Он не мог…
— Он не мог — что? Положа руку на сердце, скажи мне: ты никогда не думала, что этот сладкий Люк слишком хорош, чтобы быть правдой? Он слаб, Энни.
Мысли бешено крутились в моей голове, и я молча уставилась на противоположную стену.
Выродок кивнул.
— Но теперь ты уже начинаешь это видеть. От чего я тебя спас в итоге.
Неужели возможно, что Люк уже встречается с кем-то другим? У них была там одна светленькая официантка, не помню, как ее звали, и мне казалось, что она положила на него глаз. А он твердил, что я говорю глупости.