— Знаю.
Мюллер просматривает снимки, раскладывает их — скоро на столе не остается места.
— Я положил тебе конверт на письменный стол, — говорит он, не поднимая глаз. — Возьми.
Марсель Барон берет конверт. Занавески в комнате задернуты. Его взгляд не может оторваться от тел, распростертых в лужах крови на земле, на опавших листьях, на асфальте, на коврах, под автомобилями… В положениях иногда гротескных, иногда с оружием в руке… Он замечает фото автомобиля Месрина, изрешеченного пулями, двух жертв Тьерри Полина, [11] старых дам, найденных у себя дома среди жалкой меблировки. На другом снимке он узнает работу «Прямого действия». [12] Наконец, более поздние фото, останки Франсиса Бельгийца, [13] убитого на улице д'Артуа. Фотографии по большей части никогда не публиковались, они предназначены исключительно для полицейских следователей и суда.
Антропометрические портреты восходят ко временам Парижской коммуны. Внимание Марселя привлекают Петио [14] и Ландрю, [15] а также Франсис Олме. [16] С американской стороны присутствует Джеффри Даммер. [17] На одной фотографии Марсель Барон узнает Андрея Чикатило, [18] ростовского мясника, на чьем счету полсотни сексуальных убийств. Под другой он читает: «Луис Альфредо Гаравито» [19] — монстр из Генуи, больше 180 убийств.
Книги на полках однообразны: все работы посвящены преступлениям, совершенным во Франции и за границей. Очерки о серийных убийцах, о мафии, воспоминания полицейских и преступников, руководства по криминологии…
Чтобы разговор стал конструктивнее, Марсель исследует содержимое конверта. Находит пятнадцать банкнот по сто евро.
— Послушай, здесь больше, чем обычно, — говорит он, засовывая пачку в карман.
Мюллер поглощен созерцанием.
— Это потому, что я хочу задать тебе несколько вопросов, — говорит он, не отрываясь от стола.
— Я тебя слушаю.
— В этих снимках хорошо одно — запах крови. Налить тебе чего-нибудь? — Мюллер откладывает лупу.
Он извлекает бутылку «Джонни Уокер, Черная Этикетка» и минералки для мотоциклиста. Двое мужчин сидят друг напротив друга в клубных креслах, обтянутых красной блестящей кожей.
Журналист поднимает очки на лоб, рассмотрев все снимки.
— Это не совсем законно.
— А продавать мне эти снимки законно?
— Верно… Тогда давай так. Отвечая на твои вопросы, я перешагну только одну ступеньку лестницы незаконности, не более.
Вместо ответа Мюллер поднимает стакан:
— Ну, за незаконность!
Они чокаются.
— Я понимаю, почему ты мне это предложил. Что ты хочешь знать?
— Как далеко продвинулось следствие? Слышал ли ты что-нибудь особенное? Напали ли вы уже на след? Я хочу знать все, о чем еще не написали мои коллеги.
— Почему такой особенный интерес к этому делу? Только не говори мне, что ты знал эту девчонку.
— Что ты. Несчастная… Она сама едва ли себя знала. Я готовлю работу о подобных преступлениях, которые выглядят так, словно их совершил психопат… На самом деле я бы не удивился, будь это делом рук серийного убийцы. Я бы хотел быть первым, кто нашел преступника. Это большой успех. С готовой книгой и все прочее. Это бы стоило большого конверта, который ты мог бы получить. Поэтому, как только я увидел эту резню, сразу позвонил тебе.
— Серийный убийца… В префектуре ходят слухи. Я ничего подобного никогда еще не видел. Слушай, если я тебе кое-что расскажу, будем считать, что я тебе ничего не говорил, идет?
— Само собой.
Секунду Марсель Барон смотрит на Мюллера так, будто оценивает его надежность. Кино да и только. Мюллер молчит. Он никогда не предаст такого информатора. Слишком ценен для его работы. Взамен Мюллер использует все, что тот ему сообщит. Иначе он не будет платить за информацию.
Среди фотографий трупов, развешанных по стенам, — люди, погибшие далеко-далеко, погибшие от пуль или других орудий убийства, Франсуа Мюллер — точно страж памяти. В своем убежище он объединил жертвы и палачей, ибо судьбы их связаны в памяти людей навсегда. Но, впервые разглядывая эти снимки, Марсель Барон заметил, что лишь последние обретают имена. Имена жертв обычно устанавливаются посмертно, да и тогда едва упоминаются: жертвы — всего лишь второстепенные объекты своих палачей.