— Вы мне расскажете, что хотели сделать с молодой женщиной, которую захватили в Клиши?
— Не знаю… Это было давно. — Он довольно долго молчит с отсутствующим видом, потом отвечает: — Она сопротивлялась гораздо сильнее, чем приказывал Змей… Оно и к лучшему, что меня арестовали, — продолжает он, опустив глаза, и неотрывно глядит на левый тапочек, стиснув колено обеими руками. — К тому же пора было с этим делом кончать. Искать новую жертву и идти до конца, как приказывал Змей. Он полностью овладел моим рассудком. И в следующий раз я бы еще больше боялся. Или еще раньше.
— А почему Змей приказывает вам все это?
— Почему? — Он таинственно смотрит на нее. — То, что вы просите меня рассказать, доктор, — это большая тайна.
— Вы хотите мне ее раскрыть?
— Одна из величайших тайн в истории человечества… Вы читали Библию? Вы знаете про сад Эдема. Это с тех времен…
— Я вас слушаю.
— Поколения эрудированных читателей не знали, как ее расшифровать. Я сам без Змея ничего бы не понял: это не змей соблазнил Еву, а Ева вынудила змея предложить ей яблоко. Это самая большая ложь в истории мира… И теперь Змей жаждет мести.
— И вы думаете, что это нельзя остановить?
— Они обращают к Змею все свои желания. Со времен садов Эдема все дочери Евы хотят его обольстить… Мусульмане хорошо это понимают, заставляя их оставаться в доме или выходить, закрывая лицо и руки. Или носить сетку из ткани на лице, через которую ничего не видно, как в странствующей исповедальне. Потому что сейчас женщины приобретают все больше власти. Они с колыбели влияют на детей, чтобы повлиять на будущие поколения.
— Но вы, Данте, — вы не можете остановить Змея?
— В тюрьме это все прекращается, потому что я не нахожу жертву. Но я слышу его голос.
— Здесь вы не в тюрьме…
Он неопределенно улыбается, прежде чем она успевает договорить.
— Вы не в тюрьме, а в больнице, — продолжает она. — И мы вам поможем забыть Змея и все эти голоса. Вам нечего бояться.
— Нечего бояться? — тихо повторяет Данте. Потом, кажется, погружается в свои мысли. — Послушайте, доктор, вы уверены, что мне нужно продолжать лечение? Оно очень сильное, и я его плохо переношу.
— Это обязательно, — вздыхает она. — Это часть нашей помощи. Мы изменим его, когда вам станет лучше.
Доктор Ломан выходит из кабинета. Некоторое время спустя она идет по коридору к выходу. Проходя мимо столовой, отгороженной защитным стеклом, она видит нескольких своих пациентов за столами. Данте за столом не один. Кажется, он тоже беседует, словно хочет освободиться от груза. Теперь эта тяжесть у нее на плечах.
Она содрогается. Спокойствие, с которым он излагал свои идеи, не оставляет сомнений, что, если не попытаться вывести его из психоза, однажды он будет способен их реализовать.
В досье Данте говорилось: если медицинская комиссия сочтет, что он может вернуться в камеру во Фреснес, его освободят не позднее 2003 года.
«Я приезжаю слишком поздно. Но все-таки приезжаю. И мне кажется, что наши встречи сжались во времени. Мне все труднее тебя отслеживать, дружище. Без сомнения, я — единственный, кто помнит тебя. Даже если я ничего о тебе не знаю. Время от времени обнаруживалось одно из твоих произведений, извлеченное, как в этот раз из-под земли, на стройке, или выслеженное собакой любителя шампиньонов в лесу. Резкая фальшивая нота в мнимой гармонии, что царствует повсюду. Но партитуру ты играешь для меня. Даже если я пока не угадал сути».
То была очень важная поездка для Франсуа Мюллера. Земляные работы начались полмесяца назад. Были выделены пятьдесят участков под частные дома. Рабочие с лопатами и бульдозеры уже выровняли землю. Похоже на гигантский круассан из грязи между лесом и дорогой. Находку обнаружили три дня назад у кромки леса, там, где экскаваторы уничтожили несколько деревьев, чтобы на их место поставить несколько сборных домиков. Выкорчевывая дерево бульдозером, водитель обнаружил сюрприз. Сначала его взгляд привлекла белизна кости — на ней еще сохранились куски кожи. Выйдя из машины, бульдозерист увидел остальное.
Три четверти часа спустя на место прибыли жандармы.
Франсуа Мюллер узнал об этом благодаря движущей силе исследователя: регистрации множества различных фактов, происходящих в мире и отраженных в прессе. Окно, постоянно открытое в мир преступлений. Необходимое орудие для всякого, кто не только занимается этим ремеслом, но и точно представляет себе, насколько рискованно использовать то, что удалось узнать первым.
В данном случае — короткие заметки в двух итальянских газетах. Но Мюллера насторожило то, что «произведение» напоминало несколько дел, уже сданных в архив. След, возникавший время от времени несколько лет; это новое открытие придавало ему жгучую злободневность.
Тело было захоронено в метре под землей. Исходя из того, что у лиственницы было время вырасти и некоторые корни проросли сквозь скелет, судебно-медицинский эксперт определил минимальное время смерти — шесть лет назад, судя по возрасту дерева.
Мюллер договорился с одним из итальянских коллег, и тот согласился отвезти его на место преступления. Десять лет назад эти парни работали иностранными корреспондентами своих газет в Париже. Это их связывало. Человек и журнальная политика. Мюллер и его знакомый не слишком усердствовали. Итальянец не станет бороться с ним за этот след и задавать слишком много вопросов. Во всяком случае, слишком конкретных вопросов.
Место окружили красно-белой пластиковой лентой, трепетавшей на ветру. В трехстах метрах рядом со складами выстроились десяток желтых землеройных машин. Рабочие уехали час назад, и журналисты остались вдвоем.
Отправляясь в аэропорт Руасси, Мюллер прекрасно понимал, что полиция уже все привела в порядок. Однако он хотел составить собственное впечатление. В первую же секунду он спросил себя, посадила ли рептилия, за которой он следит уже несколько лет, дерево после того, как похоронила останки своей жертвы. Средство спрятать их получше или дополнительный символ… И если тут растут десятки деревьев, можно ли сказать, что это вышло случайно?
Строго говоря, поездка его разочаровала. С одной стороны, она не дает ничего нового. Слишком старые факты. 1994 год в лучшем случае. Уже никакого следа Змея.
Наступает вечер. В небе ветер разгоняет темные облака. На земле грязь, которая налипает на их ботинки.
Бульдозеры и рабочие изменили пейзаж, в сердце которого человек выкопал эту могилу.
Один из домов на участке, без сомнения, будет построен там, где несколько лет была могила. Но подрядчик не станет это рекламировать.
От захоронения не осталось ничего, кроме ямы. Останки жертвы заменены полосками белой пластиковой ленты и приведены в знакомое положение: свастика из рук и ног и нечто вроде трапеции из обезглавленного бюста.
Разложение тела зашло слишком далеко, чтобы можно было исследовать внутренности. И доклад медицинской экспертизы не был закончен или опубликован. В любом случае, Мюллер не располагал такими же связями в итальянской полиции, какими обладал в полиции французской.