Фейт смахнула со щеки выступившие слезы — на подол платья упали капли — и придвинулась к Хоуп.
— Я не хочу возвращаться, — сказала она. — Никогда.
По страстному голосу сестры Хоуп поняла, что та говорит то, что думает. Хоуп накрыла волна удивления и облегчения. Но еще надо было устранить проблему присутствия в ее гостиной Эрвина и Боннера. Она солгала, когда заявила, что не боится их. Может, с тех пор, как она жила во власти святых братьев, и прошло много лет, но родители нанесли ей двойной удар — они прислали за ней Боннера, присутствие которого совершенно выбивало ее из колеи, и Эрвина, от которого у нее ползли мурашки по коже.
Распрямив плечи, Хоуп собрала все свое самообладание.
— Значит, так тому и быть. Вам двоим пора уходить.
— Черта с два! — закричал Эрвин. — Фейт здесь не останется.
— Если вы сию же минуту не уберетесь, я вызову полицию, — пригрозила Хоуп.
Эрвин сделал шаг по направлению к ней. Судя по его виду, он с радостью свернул бы ей шею, но путь ему преградил Боннер:
— Пойдем отсюда. Она дитя дьявола. Думаю, все эти годы Господь оберегал меня от нее.
Эрвин стряхнул его руку.
— Ты заплатишь за это, стерва, — огрызнулся он. — Я заставлю тебя пожалеть, ты…
— Эрвин, хватит, — вмешался Боннер. — Пошли.
— Это еще не конец, — отозвался Эрвин. — Еще далеко не конец.
— Это я во всем виновата, Хоуп ничего плохого не сделала, — сказала Фейт, но ее никто не услышал за резкими словами Боннера.
— Ее расплата будет гораздо больше, чем ты думаешь с нее получить, — заявил он. — Господь отомстит ей.
— Я в этом не сомневаюсь, поскольку собираюсь ему подсобить, — сказал Эрвин и потащился прочь.
Боннер посмотрел на Хоуп, и его лицо испугало ее почти так же, как слова Эрвина. Не потому, что он выглядел сумасшедшим. Напротив, он с совершенно обычным видом проклинал ее так, словно мог отдавать приказы самому Господу Богу. Власть, которую он получил в общине, явно ударила ему в голову. И подумать только, что на мгновение она даже испытала желание бросить борьбу и вернуться к своим корням! Как она могла даже заколебаться?
И Хоуп поняла — это произошло потому, что она до сих пор помнила, какие чувства вызывал в ней Боннер. С момента отъезда ее душа словно умерла. Ей хотелось почувствовать хоть что-нибудь, хотелось забыть…
Но не с Боннером. Высоко подняв голову, она посмотрела на него в ответ. И смотрела до тех пор, пока он в конце концов не вышел за дверь.
После ухода Боннера и Эрвина тишина казалась почти осязаемой. Утренняя прохлада сменилась дневной жарой — к концу дня температура могла подобраться почти к девяноста [14] градусам. Ранняя весна обещала еще одно жаркое лето — как в прошлом году, когда в Сент-Джордже целыми педелями температура зашкаливала за сто десять [15] градусов. Но странное ощущение Хоуп было не от температуры воздуха, а от тишины. От неестественной тишины и понимания, что впервые за одиннадцать лет она лицом к лицу столкнулась с мужчиной, о котором до сих пор мечтала.
— Прости за его появление здесь, — сказала наконец Фейт.
Слова повисли в воздухе, и, кажется, навечно. Как и последствия случившегося с Хоуп в шестнадцатилетнем возрасте.
— Ты не виновата. Боннеру следовало думать, что он делает, — произнесла Хоуп, стараясь избавиться от щемящего чувства потери. Как бы ей ни хотелось, чтобы десять лет назад все кончилось иначе, она уже все равно ничего не может изменить. Она потеряла розовые очки, которые позволяли ей в прошлом испытывать такую всепоглощающую любовь.
— У тебя с ним действительно все кончено? — спросила Фейт.
Ответить на этот вопрос было сложно. Боннер столько для нее значил, что она вообще не была уверена, что с ним может быть «все кончено». Случившееся слишком сильно врезалось ей в душу. Но она не собиралась признаваться в этом Фейт.
— Да. Все кончено. — Она подумала, что могла бы последовать своим словам. Нюансы вроде потерянной любви и сожалений ничего не меняли.
Фейт присела на корточки около дивана и вытянула руку.
— Киса, киса, иди сюда, — засюсюкала она. — Иди сюда. Все в порядке, они ушли. Больше бояться нечего.
И Хоуп впервые осознала, что Оскар где-то в доме. Он неподвижно сидел между диваном и стулом, явно доведенный до предела и готовый сорваться от малейшего повода.
— Как Оскар сюда попал? — спросила Хоуп. — Мне еще ни разу не удавалось заманить его за порог.
— Рано утром я подманила его кусочком мяса. Мне нужна была компания. Он даже посидел у меня на коленях и дал себя погладить. Но потом в дверь позвонили Боннер и Эрвин. Я в этот момент пыталась вытащить у него из шерсти колючку, и он ударился в панику. — Фейт показала запястье с глубокими царапинами.
— Ой, бедняжка, — вздохнула Хоуп.
Фейт саркастически выгнула бровь:
— Он царапается, только когда испуган.
— Тогда он бывает перепуган большую часть времени.
— Он еще научится мне доверять. Я ему нравлюсь.
— Если ты хочешь кота, мы найдем тебе более подходящего, — предложила Хоуп, — который не будет нарезать из тебя ленточки. У старины Оскара определенно не самый легкий характер.
— Нет. — Фейт задумчиво посмотрела на свои царапины. — Я хочу именно этого кота. Мне кажется, я нужна ему.
Фейт провела в доме меньше двух суток и уже «усыновила» бедного Оскара. Почему же она сама так избегает привязанностей, даже к обычному коту? Что с ней не так?
— Я тобой горжусь, — сказала Хоуп сестре.
— Потому что я хочу взять Оскара?
— Потому что ты до сих пор готова пойти на риск и полюбить. И потому что ты, оказывается, сделана из гораздо более прочного материала, чем мне казалось.
Сестра перекинула косу за спину.
— Ты думала, что я вернусь в Супериор, верно?
— Да, думала.
— Меня соблазняла такая возможность, но только потому, что нечестно возвращать в твою жизнь все эти неприятные вещи. Я видела, как ты смотрела на Боннера. И чувствую себя ужасно из-за того, что…
— Не надо, — остановила ее Хоуп. — Я не хочу об этом говорить.
Фейт повернулась к Оскару, который медленно и осторожно к ним приблизился.
— Ты и вправду не боишься Эрвина?
— Боюсь, — сказала Хоуп. — А ты и вправду позвонила матери, только чтобы сообщить, что с тобой все и порядке?
Лицо сестры осветила слабая улыбка.
— Думаю, в глубине души я понимала, что она пошлет кого-то за мной. Отъезд из Супериора внезапно показался мне слишком пугающим. — Ее улыбка исчезла. — Но когда я увидела Эрвина, меня словно придавило. Я поняла, что, как только мы вернемся домой, он востребует свои права на меня. И проведет ближайшие ночи со мной, доказывая, насколько я беспомощная. И мысль о том, что я окажусь перед ним беспомощной, испугала меня сильнее, чем страх будущей жизни вдали от семьи. И когда я это поняла, а потом подумала о ребенке, у которого не будет отца лучше Эрвина, я поняла, что была не права и должна пройти через все это.