— Добрый день, моя милая, — весело приветствовала она меня, входя в кухню. — Простите, что отрываю вас от дел, я хотела спросить, не видели ли вы… О, да вот он. Я только что вернулась из библиотеки, а его нигде нет. Надеюсь, он вам не мешает.
— Вовсе нет, — поспешила успокоить я соседку. — Мне даже нравится, что он рядом.
— Понимаю, моя милая, но если он вам надоест, шуганите без всяких церемоний. Вечно рыщет в поисках еды, вроде дома не кормят, обжора маленький! — Она улыбалась, с нежностью глядя на Сокса, затем ее взгляд переместился на стол, на исчерканную каракулями страницу блокнота, на пепельницу. — О-о! Надеюсь, я не оторвала вас от работы? Письмо кому-то пишете?
Я вспомнила, что тогда, в нашу первую встречу, не сказала ей о своих литературных делах, да и сейчас, по-моему, момент был неподходящий. Ну ни малейшего желания у меня не было делиться мыслями и получить в ответ осторожно-подозрительный взгляд, — все, что я знала об этой даме, говорило, что она посчитала бы мои литературные занятия дурновкусием, если не явным психическим отклонением.
— Да-да, — кивнула я, — письмо подруге из Рединга. Стараюсь не рвать связи.
— И правильно. Я всегда считала, что разговор по телефону и письмо — не одно и то же, хотя в нынешнее время многие и находят телефонное общение более удобным. А вот моя мама часто повторяла, что телефонный разговор на память не сохранишь.
Короткая, неловкая пауза, которой мне хватило, чтобы еще кое-что понять про Лиз: она не из приятных неожиданных гостей. Я ощущала ее скрытый, но очевидный интерес к деталям моего быта и очень старалась не думать о том неодобрении, что она прятала за дружеской улыбкой. Пепельница с окурками, похоже, явилась самым явным свидетельством моей распущенности. Оставалось только радоваться, что рядом не оказался ополовиненный бокал вина.
— Пойду, пожалуй, Анна, — сказала она. — Надеюсь, до скорой встречи.
Наклонившись, она подхватила Сокса — руки оказались на удивление маленькими и изящными, без следов деревенского труда. Блеснули на солнце два кольца — широкая золотая полоска обручального и перстень с квадратным изумрудом в обрамлении бриллиантов. Неся большого рыжего кота к двери, Лиз вдруг обернулась, словно что-то внезапно вспомнив:
— Ах да, моя милая! Не хотите ли заглянуть ко мне через полчасика? Две мои подруги придут выпить чаю и поболтать. Хелен вы видели в день приезда, а вторую зовут Мьюриэл. Думаю, вам будет приятно встретиться с ними. Не хочу быть назойливой, но вам, должно быть, очень одиноко?
Удивительно, сколько изменений может произойти менее чем за сутки. Вчера в это время я была бы счастлива просто встретиться с новыми людьми, завести знакомства. Сегодня причиной моего энтузиазма было нечто совсем другое. Кто-нибудь из подруг Лиз, возможно, общался с Ребеккой Фишер.
— С удовольствием, — отозвалась я. — Большое спасибо за приглашение. До встречи.
— Ну а где же вы раньше жили, Анна? — поинтересовалась Мьюриэл.
Мы вчетвером сидели на кухне Лиз, за столом с морковным пирогом и чаем «Эрл Грей». Будучи по крайней мере на пятнадцать лет моложе самой молодой из присутствующих дам, я испытывала слишком хорошо знакомое мне чувство — неловкость человека, явно выпадающего из компании. В интересе, проявляемом ко мне собеседницами, в моих вежливых ответах и улыбках ощущались наигранное почтение и натянутость. Наша встреча походила на визит к очень дальней родственнице, причем после многолетнего перерыва.
— В Рединге, — послушно ответила я. — Мы довольно долго там прожили.
— Говорят, там очень мило. Моя старшая дочь, между прочим, живет недалеко оттуда, в Бейзингстоке. — Мьюриэл оказалась до смешного типичной вдовой-неврастеничкой лет пятидесяти с хвостиком, что живет себе тихо и уединенно; речь ее была очень быстрой, а голос высоким и писклявым, с мягкой модуляцией в конце каждой фразы, выражающей неуверенность в сказанном и боязнь не угодить слушающему. — Я однажды навещала ее там, почти два года назад… как летит время, верно? Честно говоря, я там каждую минуту дрожала от страха, даже когда мой зять был дома. Столько преступлений в округе — просто ужас!
— Как, впрочем, и везде. Такие уж времена настали. — Реплика Хелен была рассчитана исключительно на Лиз и Мьюриэл. — То ли дело в годы нашей молодости.
До сих пор она едва ли полслова произнесла. Ее голос звучал спокойно, ровно и веско — полная противоположность голосу Мьюриэл. При нашей первой встрече я не заметила, что Хелен хороша собой, — ее манера держаться и одеваться уничтожили малейший намек на привлекательность. Жестко накрахмаленная, наглухо застегнутая под самый подбородок блуза, стянутые в узел светлые волосы, холодное приветствие, движения в одинаковой степени лишены и грации, и неуклюжести, — да она, похоже, и не поняла бы разницы. Рассмотрев ее сегодня внимательнее, я поразилась красоте ее фигуры и черт лица. Хелен была крупной, но без капельки жира, просто немножко за пределами среднего телосложения.
— Мы слыхом не слыхивали о преступлениях, — продолжала Хелен, — когда я была девочкой.
— Ну, преступления, осмелюсь возразить, случались испокон веков, — дружески поправила ее Лиз. — Даже в самых прекрасных местах. Стыд и позор человечеству.
Подобно манне с небес на меня неожиданно свалился шанс обсудить самую жгучую на этот час тему — достаточно было плавно повернуть разговор в нужное русло, без скрежета и скрипа тормозов.
— И это место не исключение, — как можно небрежнее вступила я в разговор. — Знаете, буквально вчера я слышала, что до нас с мужем в соседней половине этого дома жила Ребекка Фишер.
За время недолгого молчания три дамы быстро переглянулись, а меня вновь изумило карикатурное различие между крохотной, изящной и нервной Мьюриэл и основательной, монументальной Хелен. Лиз же балансировала между ними, надзирала за обеими. Возможно, это объяснялось тем, что она была в родных стенах, но все, что отдаляло меня от нее, сейчас виделось с особой ясностью. От души наслаждающаяся своим личным мирком, Лиз никогда и не понимала, что значит быть на обочине жизни.
— Хм… думаю, моя милая, рано или поздно вы должны были узнать об этом, — сказала она, будто вытягивая из себя слова силой. — Полагаю, узнали в магазине от Морин? Вот уж завзятая сплетница.
— От нее, — подтвердила я. — И признаться, сюрприз был не из приятных.
Троица несколько секунд смотрела на меня; на лице каждой в той или иной мере отражалась неуверенность. Молчание нарушила Лиз:
— Мне очень жаль, моя милая. Надо было, наверное, мне самой рассказать. Но я… подумала, что вам и ни к чему знать. Решила — еще расстроитесь, хотя и не из-за чего.
— Я и не собираюсь расстраиваться. И не боюсь — а чего, собственно, бояться?
Мне вспомнилось, как я чувствовала себя вчера, вернувшись из магазина. Едва входная дверь захлопнулась за мной, я будто в транс впала, а чтобы нейтрализовать жуткие образы, оказалось достаточно бесхитростного прагматизма Карла.