Я завернула в «Старбакс», села за столик под зонтиком — с газетой, на которой не могла сосредоточиться, с чашкой кофе, вкус которого не ощущала, и с гигантскими часами, тикающими в голове. Каждая секунда приближала меня к неизбежности возвращения домой. Чтобы отсрочить этот момент, я заказала еще чашку кофе, потом еще одну, выкурила пропасть сигарет — лишь бы не думать о неотвратимом моменте. Но мир будто ополчился против меня, самым садистским способом напоминая о наступлении вечера: тонкий солнечный луч сполз со столика, соседние столы опустели. В конце концов я заставила себя посмотреть на часы. Почти половина шестого…
При всем желании я не могла здесь больше торчать. До возвращения Карла с работы нужно пропылесосить палас в гостиной и хотя бы начать готовить ужин. Мне была несносна мысль о том, что мое отсутствие дома в течение всего дня подтвердит его худшие опасения, превратив их в уверенность. Мое сегодняшнее поведение покажется ему бессмысленным, как побег двоечника с урока.
Всю дорогу до Эбботс-Ньютона я старалась увидеть ситуацию глазами Карла — никакой опасности нет, нас попросту обворовали… Но все ведь совсем не так. Я-то знала, что он не прав. Чем ближе я подъезжала к Плаумэн-лейн, тем сильнее меня обдавало холодом.
На этот раз полицейских автомобилей возле дома не было, как и машины Лиз в проезде. Только наш белый дом, пустой и разгромленный. Лишь кофейная чашка, засыпанный штукатуркой палас, гробовая тишина.
Я не помнила, чтобы Карл хоть раз отложил какое-либо важное дело, и установка охранной системы не стала исключением. Уже через день у дома появились двое рабочих. Они с благодарностью принимали от меня чай и расспрашивали об ограблении с сочувственным интересом. Я даже немного успокоилась, утопив страхи в тривиальности ситуации: практичная молодая жена принимает необходимые меры для предупреждения повторного грабежа.
— Больше никаких грабежей не будет, миссис Хауэлл, — заверил меня один из рабочих. — Когда наша система срабатывает, то сразу подает сигнал в местный полицейский участок. Только глядите теперь, сами не включите систему. Такое иногда случается. Тогда немедленно звоните в свой участок и сообщите об ошибке, прежде чем оттуда вышлют машину.
— Спасибо, я запомню.
Легко улыбаться, когда рядом люди. Но они слишком быстро справились и уехали. Входная дверь захлопнулась, а я ни в малейшей степени не почувствовала обещанного чувства безопасности. Возможно, охранная система могла защитить от абстрактной жадности, но никак не от ненависти конкретного человека и его жажды мщения.
Нас не просто обокрали. Будь это заурядный грабеж, в первую очередь приделали бы ноги нашему телевизору — бесспорно самой дорогой вещи в гостиной. А его не тронули. Зато книга «Жажда убивать», все документы о Ребекке и мои заметки для книги бесследно исчезли. Я постоянно возвращалась мыслями к драгоценной папке. Для меня это была не просто потеря, а невосполнимая утрата: школьная фотография, переданный по факсу отчет психолога, ксерокопии статей из Лондонского газетного архива — я знала их почти наизусть, но дело не в этом. Они странным образом приобрели для меня сентиментальную ценность, стали памятными вещицами, напоминающими об открытии и осмыслении фактов реальной жизни Ребекки.
Все время, прошедшее с момента ограбления, я оплакивала их — а сама Ребекка отошла на задний план. Последние события как набежавшая волна смыли ее из моей памяти, и она превратилась в небольшое пятнышко на горизонте. Я не сомневалась, что очередной прилив вернет ее на прежнее место, не может она долго оставаться во власти волн. Но сейчас я не могла на ней сосредоточиться, а когда все же пыталась — видела мертвого Сокса, лежащего на садовой дорожке, слышала дыхание в телефонной трубке, вспоминала скептицизм на лице Карла во время нашего разговора на кухне.
Я была убеждена, что со временем моя боязнь нашего дома пройдет, но дни шли, а ничего не менялось. Я могла думать только о том, что произошло здесь и что может повториться вновь; мрачное предчувствие не оставляло меня ни на секунду, ни на час, ни на один бесцельно проведенный день. Как только Карл уезжал на работу, я отправлялась в Борнмут или в Уорхем в тщетных попытках отвлечься от своего страха. Возвращение домой походило на ночной кошмар, с каждым разом все ужаснее: медленный подъем на гребень холма, замирание сердца на ту долю секунды, после которой в поле зрения появляется наш дом…
Присутствие Карла по вечерам должно было обеспечить хоть временную передышку от тревоги, но я все ему рассказала, а он не поверил, и это совсем не улучшило атмосферу в доме. Бремя донимавшего меня страха казалось еще тяжелее от необходимости скрывать его — реакция Карла на все, что я делала и говорила, моментально отражалась на его лице: сочувствие, ободрение, озабоченность. Он следил за мной, притворяясь, что и не думает следить. Я, со своей стороны, из кожи вон лезла, чтобы вести себя естественно, притворяясь, что и не думаю ради него лезть из кожи вон. И ненавидела себя за это. Я ведь права, а он ошибается. Надо было кричать, вопить во все горло, но вынудить его вернуться к тому разговору, что остался незаконченным во вторник вечером, — и вбить ему в голову, что нам грозит опасность. Но что-то меня удерживало, заставляло притихнуть, когда я имела все основания требовать. Я бы просто не вынесла больше его намеков на сдвиги в моей психике. Вспомни, что ты рассказывала мне о своем первом семестре в университете… Эти слова преследовали меня, заставляли сомневаться в себе, хотя я знала, что причин для этого нет. И я продолжала вечерами ходить вокруг него на цыпочках, впрочем, как и он; мы обходили стороной что-то странное, темное и до конца не понятое ни одним из нас.
В субботу, во время нашей поездки в Борнмут, я была постоянно начеку — боялась проговориться, что приезжала сюда дважды за последние три дня. В «Компьютерном мире» мы объяснили, что произошло с системным блоком, и мастер предложил заглянуть через неделю в это же время. Потом выбрали DVD-плеер и стереосистему взамен украденных. Взявшись с двух сторон за коробки, понесли их в машину. Наверняка все принимали нас за счастливую пару, обустраивающую семейное гнездышко, — а в действительности наша прежняя близость улетучилась. Страх, я поняла, иногда способен перевесить даже любовь. На обратном пути мы общались как случайные знакомые, начинающие понимать, что у них нет ничего общего.
Дома мы поставили покупки на те же места, где стояли их похищенные предшественники. Глянув на телевизор, я не удержалась от вопроса:
— Странно все же, что воры и его не прихватили, тебе не кажется?
— Может, у них просто не было места в машине.
Видно, мое молчание показалось Карлу подозрительным, поскольку, подсоединив DVD, он обернулся и остановил на мне долгий взгляд.
— Анни… — произнес он негромко, — нет здесь ничего загадочного. Как мне заставить тебя поверить? Ну пойми ты, все закончилось, теперь все прекрасно.
Я рассчитывала, что мой вопрос прозвучит обыденно, словно невзначай пришедшая в голову мысль, — и именно потому посеет в Карле зернышко сомнения. Сердце екнуло, когда я поняла, что ничего не вышло и цели, которые я преследовала, для Карла очевидны.