Но все это время они любили и поддерживали друг друга. И ни одна из них ни разу не сказала себе, даже в мыслях: «Я сделала неправильный выбор в этой жизни… До чего я докатилась!..» Однако итоги у обеих были плачевными: мадемуазель Жермон стала убийцей в бегах, мадемуазель Биша — потасканной толстухой, выброшенной на обочину жизни.
— Я все приготовила, — сообщила Брижитт. — Может, наш мальчик поспит?
«Наш мальчик»… Она произнесла эти слова совершенно естественным тоном, как будто знала Давида уже много лет.
Шарли кивнула. В самом деле, Давиду хватит испытаний на сегодня…
— Радость моя, давай мы тебя уложим спать в соседней комнате, хорошо?
Брижитт отвела их в небольшую спаленку, еще более тесную, чем гостиная, где явственно ощущался запах гашиша — вероятно, его курил недавний гость, столь поспешно отправленный хозяйкой восвояси.
— Ну, располагайся, — мягко сказала Брижитт, обращаясь к Давиду.
Обе женщины дождались, пока он уснет, и на цыпочках вернулись в гостиную.
Брижитт взяла с бамбуковой этажерки небольшой чемоданчик и поставила его на стол перед Шарли:
— Все здесь.
Немного помедлив, Шарли осторожно приподняла крышку и невольно вздрогнула.
Внутри лежали два паспорта: один на имя Анн Шарль Жермон, другой — Софи Бердан.
Первая существовала когда-то давно, в другой жизни, и была дочерью Шарля Жермона, крупного промышленника, и Лиан Массьер, домохозяйки, хотя правильнее было бы назвать ее светской дамой — во всяком случае, это определение больше подходило к тому образу жизни, который она вела до развода с мужем. Это имя Шарли носила до двадцати одного года, иными словами — до побега из наркологического реабилитационного центра, куда ее поместила мать.
О второй Шарли ничего не знала — даже то, существовала ли эта женщина когда-нибудь на самом деле. Лицо на фотографии было тем же, что и в настоящем паспорте. Поддельный раздобыл ей отец Давида, Фабиан, который до помещения в ту же клинику, что и она, был наследником весьма влиятельной семьи и имел множество полезных связей. Шарли знала, что ее мать пойдет на все, чтобы найти ее, и фальшивые документы давали ей возможность сбежать в очередной раз, уже вместе с Фабианом и их будущим ребенком. Они были безумно влюблены друг в друга. Они могли бы стать настоящей семьей…
Потом… потом Фабиан исчез. Шарли пришлось рожать в одиночестве, под фальшивой фамилией, которую унаследовал и Давид. После они перебрались к Брижитт, которая присматривала за ребенком по ночам. Можно было даже с некоторой натяжкой сказать, что жизнь наладилась… хотя довольно грустная жизнь. Так продолжалось вплоть до попытки изнасилования. До Тевеннена…
Когда Серж вошел в ее жизнь — точнее, когда она сама бросилась в его объятия, — он начал распоряжаться ею с такой безапелляционностью, что это уже тогда должно было бы насторожить Шарли.
«Ты влипла в историю с полицией нравов, ты танцуешь полуголая в каком-то притоне… Я не хочу, чтобы твое имя связывали с грязными историями…» Слушая эти слова, она покорно кивала, как провинившаяся школьница, слишком растерянная для того, чтобы возражать (хотя была совершенно не виновата в случившемся) и вообще как-то противостоять напору Сержа. В конце концов, одна фальшивая личность или другая — какая разница?.. Настоящая Шарли, живущая где-то в самой глубине ее души, все равно была безымянной…
Итак, Анн Шарль Жермон, она же Софи Бердан, превратилась в Шарли Руссо, хотя так и не узнала, существовала ли такая женщина на самом деле или это имя выдумал Серж, чтобы оправдать прозвище Шарли, которым наградил ее в самом начале знакомства, и с тех пор он иначе ее не называл. Итак, Серж Тевеннен окрестил ее заново — уже в третий раз, — и Давида с ней заодно. «Пусть он тоже носит фамилию Руссо, так будет проще для оформления документов — в школу или еще куда…»
Почему она попросила Брижитт сохранить два предыдущих паспорта? Шарли не знала. Скорее всего, это был инстинкт существа, привыкшего к переходам из одного мира в другой: ведь прежде ей уже довелось сменить бальные платья на стринги со стразами, а матрас на полу сквота [8] — на койку в наркологической клинике, и она знала, насколько непрочны эти границы, насколько непредсказуема жизнь… Не исключено, что сыграла свою роль интуиция — уже тогда Шарли предчувствовала, что рано или поздно расстанется с Сержем, который, ко всему прочему, ничего не знал о ее происхождении, хотя благодаря профессиональному чутью мог что-то подозревать. «Да откуда ты, в самом-то деле? Можно подумать, тебя воспитывали в пансионе для благородных девиц!» — ворчал он иногда, но Шарли отмалчивалась, зная, что если плохое воспитание и образование можно улучшить, то сделать обратное фактически невозможно.
— И вот еще мобильник, как ты просила, — добавила Брижитт. — Сим-карту я оформила на себя. — И положила мобильный телефон на стол перед подругой. — Теперь, может быть, ты мне расскажешь, что случилось?
Она села рядом с Шарли и провела рукой по ее волосам с почти материнской нежностью.
Шарли закусила губы. Она еще ни разу в жизни не солгала Брижитт. Даже ни о чем не умолчала. Подруга всегда оставалась для нее единственной опорой, единственной спасительной гаванью, укрывающей от жизненных бурь, единственной читательницей ее истории — полной версии, без купюр… Но рассказать Брижитт о последнем… приключении означало своими руками сокрушить эту опору. Если она промолчит, для подруги так будет лучше.
Потом, когда все закончится, когда она будет богата и свободна — самое главное, свободна! — она позовет Брижитт к себе, и тогда наконец-то для всех троих начнется новая, счастливая жизнь — без мужчин, без измен, без опасностей.
А пока… молчание. Терпение. Осторожность.
— Я не могу, Брижитт… Правда, не могу… Для тебя будет лучше, если…
— Ты ведь его не…
— Не говори ничего. Ни о чем не спрашивай. Обещаю, что вернусь к тебе, как только смогу, и… нет, лучше ты к нам приезжай. И все изменится. Навсегда. Все будет по-настоящему хорошо. Я тебе обещаю.
Брижитт ничего не ответила. В ее широко распахнутых глазах читались ужас, тревога, отчаяние. Наконец она машинально кивнула.
— А Давид… он это видел? — прошептала она. — Как это случилось?
— Не знаю… Я правда не помню. Все произошло так быстро… О господи, что теперь с нами будет?..
Брижитт уже собиралась что-то сказать — наверняка по своему обыкновению утешить, ободрить… Но ей помешал какой-то шум. Разглядев сквозь душистую дымовую завесу маленькую фигурку, переступившую порог комнаты, Шарли тут же вскочила:
— Ты почему не спишь, котенок?
— Не могу уснуть…
— Почему?
— Не знаю… У меня как будто… электричество во всем теле. Оно проходит сквозь меня…