— Но я встретила Фабиана… — прошептала Шарли.
— Да.
В течение нескольких минут в пустом баре было слышно лишь потрескивание огня в камине. Джорди не нарушал тишины, понимая, что Шарли нужно собраться с мыслями, привести в порядок воспоминания, восстановить в памяти все детали этой истории…
— Это как с «талидомидными детьми»… — наконец почти прошептала она.
— Что?
— Давид… как один из тех детей, которые родились у женщин, принимавших во время беременности талидомид. Кажется, в пятидесятые или шестидесятые годы… Это были монстры… не внешне, но…
— Ты не можешь утверждать наверняка, что…
— Строение его мозга аномально. Я это точно знаю. Ему делали энцефалограмму…
— «Дело об астрософии» разразилось вскоре после твоего бегства, — перебил Джорди. — Поэтому тебя и не стали искать сразу.
— А другие дети были? Такие же, как Давид? Или он единственный?
Она даже не отдавала себе отчет, что стала говорить громче. Джорди понимал, что сейчас ее волнует только сын.
— Да, были и другие. Я не знаю точно сколько. Не знаю даже, кто они. Единственное, что я знаю, — они все проявляли необычные способности. У них была невероятно развитая память и многое другое… Не у всех в равной степени, но… Вот поэтому мы и установили в вашем доме камеры. Чтобы узнать о способностях Давида немного больше.
— А то, что Фабиан тоже был одним из тех, на ком проводили тесты, сыграло свою роль?
Джорди чувствовал ее лихорадочное желание узнать, понять. Она задавала вопросы отрывистым тоном следователя, всеми силами стараясь разрушить все преграды на пути к нужной информации.
— Я не знаю…
— А ты? Кто ты во всей этой истории?
Лежа в постели, Давид задумчиво смотрел на дверь, которую мама несколько минут назад закрыла за собой.
— Мне нужно кое-что уладить, — объяснила она и добавила, что скоро вернется.
Мама хочет поговорить с этим человеком, догадался он. С Джорди? Да, точно, Джорди — так он себя назвал. Человек, которого он спутал с другим, светловолосым, поскольку Джорди прибыл раньше того, и даже раньше, чем Давиду предстало «воспоминание».
Они познакомились с этим человеком уже в машине. Конечно, Давид смутно помнил присутствие Джорди в доме у озера, но на сей раз действие его собственной силы было таким мощным, что от недавней сцены у него остались лишь обрывки воспоминаний — и скорее это были эмоции, чем факты.
Очнувшись в машине, он увидел Джорди, сидевшего за рулем. Хотя Давид по-прежнему чувствовал себя как будто оглушенным, он испытывал умиротворение, видя, как двое взрослых порой переглядываются и улыбаются друг другу. Осознание того, что мама под защитой надежного человека — на сей раз не его, мальчишки, а взрослого мужчины, — успокаивало его и давало возможность ненадолго расслабиться. Присутствие Джорди словно… освободило его. Теперь, когда мама была в безопасности, он мог целиком сосредоточиться на своих планах.
Оторвавшись от созерцания двери, он обвел глазами комнату. У нее был по-деревенски уютный вид: покрывало из разноцветных лоскутков, нормандский шкаф, огромный комод, маленький старый телевизор, засушенные цветы… Телевизор, оказывается, был включен, и по нему шла программа новостей — когда Давид стал вслушиваться, до него донеслись слова: «…недавнее убийство на пощади Республики, по словам полиции, весьма напоминает другое, столь же зверское и немотивированное, совершенное около двенадцати лет назад в Кот-д’Ор…»
Давид сел в постели и отбросил одеяло — в комнате было жарко натоплено. Он больше не слышал комментариев журналиста, не видел кадров, которыми они сопровождались, поскольку его изучение окружающей обстановки было вызвано отнюдь не праздным любопытством.
«Пробуждение силы причиняет тебе вред, — прошептала мама, гладя его по волосам, прежде чем уйти. — Тебе нельзя… ты не должен ее вызывать!..»
Да, возможно. Но ведь именно это и спасло их совсем недавно, причем самым невероятным образом!
По телевизору по-прежнему говорили об «убийстве на площади Республики». Давид убавил звук и закрыл глаза. Отгородившись от окружающего мира, он вновь ощутил то лихорадочное состояние, находясь в котором смог вырвать револьвер из руки убийцы, не прикасаясь к нему. Оно похоже было на то, как если бы… внутри у него постепенно разгорался огонь, но не обжигал. Это сопровождалось ощущением триумфа, всемогущества… Сегодня он впервые испытал свою силу на белобрысом типе — ах, если бы только раньше он мог проделывать нечто подобное с Сержем!..
Но, по крайней мере, теперь он точно знал: он это может.
То, что он раньше называл «глазом», оказалось не только глазом. У этого «нечто» была еще и рука.
Он много раз подряд повторил про себя: «Я это могу». Теперь он стал таким же, как «Герои». Может быть, даже сильнее.
А это значит… Это значит, что он должен тренироваться. Должен учиться управлять своей силой. Для начала — хотя бы научиться быстрее ее вызывать.
Чтобы быть готовым, когда белобрысый вернется.
И чтобы справиться с черной дамой с огненными волосами.
Давид медленно открыл глаза. Снова обвел комнату внимательным взглядом — в поисках предмета, на котором можно было бы поупражняться.
Тома осторожно закрыл за собой дверь, но слова начальника по-прежнему звучали у него в ушах, пока он шел по коридору к своему кабинету: «Ты, черт тебя дери, можешь хоть предположить, с чего вдруг из министерства присылают запрос по поводу этого дела?..»
Но он не мог предположить. Когда его пятнадцать минут назад вызвали к комиссару Рулену, он заподозрил, что превысил полномочия, и уже готовился признать свою вину — в конце концов, нынешнее дело не имело прямого отношения к ГИС, — но совершенно не ожидал вопроса, который свалился как снег на голову: почему Министерство внутренних дел требует отчета о ходе расследования? Кто из высоких чинов вдруг заинтересовался делом Тевеннена?
Тома не знал. Рулен тоже. Но запрос явно означал, что дело взято наверху под особый контроль. Теперь оно становилось приоритетным. Рулен не хотел допустить промашку. Он требовал результатов.
И Тома оказывался в первом ряду на линии огня. Именно там, где всегда мечтал оказаться, но… только после благополучного завершения нынешнего дела. А сейчас он, не пройдя еще и полпути, оказался со всех сторон окружен загадками, разгадать которые с каждым часом представлялось все сложней.
Погруженный в эти мрачные мысли, он вошел в свой кабинет, и буквально в следующую минуту появилась Орели.
— Ты это читал? — спросила она.
Они не виделись с сегодняшнего утра, после того как, вынырнув из уютной теплоты постели, окунулись в промозглый парижский холод. Орели присела на краешек стола. На сей раз она была одета в кожаную куртку, джинсы и ботинки на шнуровке вместо одного из своих «фэбээровских» костюмов, и в таком виде нравилась Тома гораздо больше. В то же время он чувствовал, что дихотомия между Орели и Дюбар становится слишком зыбкой, и это опасно.