— Вот как раз потому, что ее нет в справочнике, щенок, скорее всего, там, — ответил он.
В этом утверждении не было никакой логики, но Такис понимающе кивнул. Кольбер уже успел пообещать ему сказочную жизнь. Только это и имело значение. Что касается всего остального, то одной лишь уверенности его наставника было достаточно, чтобы вселить уверенность и в него самого. Именно поэтому их союз был таким долгим и успешным.
— Ну ладно, что делать будем? — спросил грек.
Кольбер не отвечал. Он наблюдал за клиникой, за сотрудниками — фигурами в белых халатах, мелькавшими в окнах и из-за тумана казавшимися расплывчатыми, за посетителями, уже редкими в этот час, возвращавшимися к своим машинам, оставленным у сводчатой арки, ведущей во внутренний двор… Возле одного из соседних домов он заметил небольшую группу курящих мужчин. Все еще слишком много народа, чтобы действовать… Придется подождать. Ночью, в абсолютной тишине, когда туман заглушит любые звуки, все будет гораздо легче — украсть врачебную униформу, проникнуть в здание, найти нужную палату… Когда уже не боишься смерти, когда больше нечего терять, все становится легко и просто. Лишь страх обрекает на поражение. Но Кольбер уже ничего не боялся. Он преодолел все страхи.
Он снова поднял голову к светящимся окнам клиники. Постепенно они гасли, одно за другим. В некоторых он замечал голубоватые отсветы телеэкранов. За одним из этих окон находился мальчишка, которому суждено было вскоре оказаться у него в руках. Воистину жизнь — это авантюра без начала и конца, подумал Кольбер.
— Поехали, — наконец приказал он Такису. — Поищем какое-нибудь кафе, где можно съесть пару сэндвичей… а заодно и другую тачку — эта наверняка уже в розыске… Вернемся, когда все утихомирятся.
…Ты упоминала о «талидомидных детях» — в каком-то смысле это похожий случай. Правда, детей вроде Давида было гораздо меньше. Большинство из них даже не успевали появиться на свет или рождались с серьезными отклонениями и жили совсем недолго. Некоторые прожили по несколько лет, но, когда их способности начинали проявляться, возникали проблемы. Мозговые кровоизлияния, опухоли… Словом, «допамнезиновый проект» уже решили похоронить, но тут появился Давид…
…последний, кто выжил…
Шарли уже минут двадцать стояла под горячим душем, но все никак не могла ни согреться, ни успокоиться. Слова Джорди снова и снова звучали в ушах.
…Давид стал так важен для них, потому что он единственный, кто… соответствует всем требованиям. К тому же он единственный живет так долго. Никто не знает почему…
Но Шарли знала: потому, что Давид практически никогда не использовал свои способности. Не пробуждал свою силу. Может быть, даже сознательно пытался этого избегать… Вплоть до сегодняшнего дня…
…официальной целью общества было защитить Давида, но…
«Замолчи!» — мысленно закричала она.
Она схватила губку и начала растирать себя — с отчаянием, почти с яростью, как женщина, пережившая изнасилование. В сущности, то, что с ней произошло, было похоже на изнасилование: нечто нежелаемое и чужеродное проникло в ее сознание, а вместе с тем и во все тело — нечто, навсегда изменившее ее жизнь.
Шарли ощутила на губах соленый вкус и только тогда поняла, что плачет. Она не пыталась сдержать слезы, наоборот, дала им волю, и они двумя потоками хлынули по щекам, смешиваясь с водой.
Последний из тех, кто выжил… последний, кто выжил…
Прошло еще немало времени, прежде чем она нашла в себе силы вернуться к реальности.
Она вышла из ванны, чувствуя огромную усталость. От недавних эмоций не осталось ничего, кроме горькой изнуряющей тревоги.
Джорди погасил верхний свет, оставив гореть лишь ночник у изголовья софы, на которой лежал, укрывшись одеялом, с какими-то бумагами в руках. Это оказались документы из папок Сержа, которые Шарли захватила из сейфа вместе с деньгами и оружием в ночь бегства. Она совсем забыла о них. К тому же сейчас она чувствовала себя слишком измученной, чтобы спрашивать Джорди о причине такого неожиданного интереса к доказательствам вины Сержа.
В комнате было тепло, но Шарли пересекла ее, вся дрожа, плотно запахнувшись в махровый халат, надетый поверх длинной бесформенной футболки, доходившей ей до середины бедер. Нырнув в кровать, она натянула на себя одеяло и шерстяное покрывало.
Джорди продолжал читать. Какое-то время она разглядывала его лицо с правильными, немного резкими чертами, на котором читались усталость и бесконечная тоска. Впервые с начала знакомства она была поражена красотой этого лица, еще усиленной таким контрастом.
Потом она отвернулась и начала смотреть в потолок, предоставив своим мыслям унестись куда-то далеко от нынешних тревог и проблем…
Ей снова вспомнились подробности бегства из клиники вместе с Фабианом. Все это когда-то было здесь… совсем недалеко отсюда. Туман, окутавший Лавилль-Сен-Жур — город, раскинувшийся внизу, у них под ногами… Ночное небо в серебряных блестках звезд… Но тогда она испытывала огромное счастье и опьянение свободой и совершенно не думала об опасностях…
Фабиан… Он был последним, кто ее по-настоящему любил. Последним взрослым, во всяком случае. А до него? Может быть, отец… А потом потянулись бесконечные годы жизни в аду с Тевенненом…
Шорох переворачиваемых страниц прервал ее воспоминания. Она снова взглянула на Джорди.
Без сомнения, если бы дело происходило в голливудском фильме, они бы не раздумывая бросились в объятия друг друга, чтобы забыться после такого невероятно тяжелого дня. Но в реальности это было немыслимо. Сейчас Шарли не смогла бы ощутить и самого слабого физического удовольствия. Даже мысль об этом казалась ей чуть ли не противоестественной.
Но тревога по-прежнему не отпускала ее. Ей нужно было, чтобы ее обняли, утешили… Хотя бы несколько мгновений нежности…
Поколебавшись еще какое-то время, Шарли наконец вполголоса произнесла:
— Джорди?..
Она не смотрела на него. Шорох бумаг прекратился. Потом Джорди отложил папку в сторону.
— Я хочу, чтобы ты лег со мной. То есть… я не хочу ничего физического. Я не могу, понимаешь? Действительно не могу. Но мне нужно, чтобы кто-то был рядом. Нет, не так… Мне нужно, чтобы ты был рядом.
Молчание.
— Но если ты не хочешь… или не можешь… я пойму. Считай, что это неважно. Забудь…
— Тс-с-с…
Она снова услышала шорох страниц, потом — отброшенного одеяла. Наконец она осмелилась повернуться и встретиться взглядом с Джорди. Он улыбался, и в этой улыбке было столько нежности, что Шарли ощутила, как ее сердце сжимается.
Джорди обогнул кровать и легко скользнул под одеяло с другой стороны. Он не сказал больше ни слова, не спросил позволения — просто обнял Шарли и прижал к себе. Он сделал это настолько естественно, словно они были вместе далеко не в первый раз.