Они поднялись наверх и теперь стояли у входа в подвал. Перед этим Ле Гаррек с силой захлопнул дверь, которую правильнее было бы назвать крышкой, — видно было, что он сильно раздражен.
— Я хотел осмотреть ваш подвал, — объяснил Бертеги.
Он жадно вдыхал свежий воздух, но ему казалось, что легкие буквально пропитались затхлой подвальной атмосферой. Куртка комиссара была вся в пыли и паутине.
— Это я понял, — нетерпеливо сказал Ле Гаррек, — но зачем? Я увидел, что подвал открыт… и подумал, что туда проник вор. Вы чуть было не получили по голове лопатой!
— Мне нужно было проверить кое-какие детали.
— Какая связь между подвалом и смертью моей матери?
Это был вопрос-ловушка. Что на него ответить? «В вашем первом романе идет речь о ребенке, которого притягивает какая-то тайна в подвале дома…»
— Здесь нет прямой связи, но… Дело в том, что телефонный провод был перерезан вон там, — Бертеги показал, где именно.
Но Ле Гаррек даже не повернул головы. Он в упор смотрел на полицейского, и его взгляд выражал одновременно подозрительность и раздражение.
— А вы что здесь делаете? — в свою очередь спросил Бертеги, которому не слишком нравилось оправдываться, хотя он понимал, что с юридической точки зрения, конечно же, неправ.
Глаза изумленного Ле Гаррека округлились.
— Вы что, шутите? Моя мать недавно умерла, и, мне кажется, вполне естественно, что у меня возникло желание сюда прийти.
Бертеги мог бы возразить, что это не вполне естественно — поскольку при жизни матери у Ле Гаррека ни разу не возникло подобного желания, — но удержался. Точно так же он не стал говорить писателю, что тот вполне мог бы убить или покалечить предполагаемого вора — хотя тот забрался в подвал, где нечего красть, кроме старой посуды и велосипеда без седла. Реакция Ле Гаррека выглядела несколько… непропорциональной. Не говоря уже о том, что дело могло плохо обернуться для самого комиссара.
— У вас есть ключи? — все же спросил Бертеги.
— Да, — кивнул Ле Гаррек. — Если только она не сменила замки…
Значит, у него тоже были ключи — как и у Сюзи Блэр и Мадлен Рабатэ…
Бертеги бросил быстрый взгляд на дом. Та часть подвала, которую он увидел, по площади была гораздо меньше, чем все строение. Он попытался вспомнить внутреннюю планировку. Была ли в доме несущая стена, совпадающая по расположению с той, в которой обнаружилась спрятанная дверь?
— Вы не возражаете, если я быстро осмотрю дом?
— Изнутри? — спросил Ле Гаррек.
— Да.
Писатель вздохнул. Он выглядел усталым: темные круги под глазами, резкие складки у губ…
— Если можно, не сейчас. Завтра — пожалуйста, но сегодня я хочу побыть один… Здесь, — добавил он.
Бертеги кивнул.
— Мы еще увидимся, месье Ле Гаррек, — сказал он вместо прощания.
— Я знаю.
Двое мужчин переглянулись. Бертеги попытался уловить выражение глаз собеседника, но не прочел в них ничего — даже враждебности. Лишь сумрачный блеск выдавал человека, скрывающего какую-то тайну.
На ней был старый, заляпанный краской халат, надетый поверх мужской рубашки с закатанными рукавами. Волосы были собраны в узел и заколоты обычными шпильками. Но, несмотря на это, женщина, только что открывшая дверь Одри, была невероятно красива: огромные черные глаза, глубокие, словно озера, правильное лицо с тонкими чертами, ярко-алые губы, высокие скулы, придававшие лицу кошачье выражение… Подлинная красота, затуманенная печалью, зыбкая, почти неуловимая — облик мадонны, горделивый и трагический. Мать Бастиана Моро с первого взгляда волновала тех, кто ее видел, как Моника Беллуччи, печальная и изможденная, волновала бы зрителей в драмах Комменчини или Висконти. По крайней мере, такая ассоциация возникла у Одри.
— Опять забыл ключи, Бастиан? — спросила женщина вместо приветствия.
Затем перевела глаза на Одри и снова на сына — в этот раз она заметила его растрепанный вид и дыру на джинсах.
— Что случилось?
— Здравствуйте, мадам Моро. Я Одри Мийе, учительница Бастиана. Уверяю вас, ничего страшного. У Бастиана произошла… стычка с несколькими учениками, а я ехала мимо и подвезла его.
— Стычка?.. Не понимаю… У Бастиана никогда не было… проблем.
Не манера говорить была несколько странной, и хотя она смотрела прямо на Одри, та не ощущала на себе ее взгляда — он как будто проходил сквозь нее и устремлялся в какие-то неведомые дали… Такой же взгляд иногда был у Бастиана во время уроков.
— О, это не его вина. Но дело в том, что я все равно собиралась с вами встретиться, поэтому решила его подвезти. Он, конечно, вполне мог дойти самостоятельно… Правда, Бастиан?
Мальчик машинально кивнул.
— Встретиться… со мной? Но… для чего?
— Так, прямо с порога, не объяснить…
Каролина Моро несколько раз моргнула, словно приходя в себя.
— Ах да… входите, конечно!
И посторонилась, пропуская сына и учительницу в дом.
Одри увидела красивый холл с высоким потолком и лепниной по периметру стен; пол в холле покрывали черно-белые плитки, расположенные в шахматном порядке, а на стенах были развешаны необычные картины: расплывчатые цветные пятна, похожие на облака неопределенных, переменчивых форм, в темных металлических рамках — словно окна, распахнутые в другой мир.
— Простите за мой вид, — произнесла Каролина Моро у нее за спиной, — я рисовала…
— Это ваши картины? — спросила Одри, обернувшись.
Молодая женщина улыбнулась — нежной и горделивой улыбкой… в которой снова проскользнуло что-то неуловимо-трагическое. Ее взгляд напоминал беззвездную ночь.
Она кивнула, приглашая Одри следовать за собой.
— Значит, вы хотели со мной встретиться?.. Но мне нужно… привести себя в порядок. — Она указала на свою одежду. Руки тоже были в краске. — Я оставлю вас ненадолго с вашим учеником. Бастиан, ты пока займешь чем-нибудь нашу гостью, хорошо?
Каролина Моро ушла, оставив сына и учительницу в гостиной. Комната была просторной и казалась почти пустой: мебель, стоявшая в гостиной, не соответствовала ни размерам помещения, ни старинному стилю отделки — дубовому паркету, лепнине на потолке, огромному камину; рядом с камином современные предметы меблировки казались кукольными, к тому же они были вручную расписаны цветными узорами — очевидно, тоже кистью мадам Моро… Здесь стояли два дивана с грудами вышитых подушечек, и повсюду было расставлено множество изящных безделушек, которые Одри определила про себя как «богемные».
Сам дом казался огромным — тем более для семьи из трех человек. Глядя на мощные стены, высокие потолки и окна-двери, выходившие на балкон длиной во всю стену, с изогнутыми перилами из кованого железа, Одри в очередной раз задалась вопросом: действительно ли у семьи Моро достаточно средств, чтобы оплачивать учебу сына в «Сент-Экзюпери»? Хорошо ли продаются картины мадам Моро? Или ее муж сколотил небольшое состояние на коммерческих операциях? Во всяком случае, контраст между самим домом и обстановкой указывал на то, что финансовое положение семьи изменилось недавно.