– Ерунда, дело житейское. Сегодня ты меня, завтра я тебя. Зачем столько церемоний? Мы же не так просто, мы же делаем свое дело. Так давай, надо говорить – говори. Надо насиловать…
– Ну какой же ты покладистый!
– А ты что, не был бы покладистым на моем месте?
Тибальт что-то сказал Джульетте на испанском языке, которого Романов не знал.
– Все-таки неудобно заставлять даму стоять.
И тут перед лицом Романова появилась совсем голая Джульетта. Она села напротив него на крутящийся стул на очень высокой ножке.
– Красиво, – сказал Олег.
– Жалко, что она не понимает по-русски.
– Так переведи.
Тибальт опять что-то сказал по-испански, и стул Джульетты еще немного поднялся.
– Ах, вот какой это стульчик! – изумился Романов.
– Нравится? – нежно спросил Тибальт.
– Спрашиваешь! Да, кстати, ты о чем-то хотел спросить?
– Да что спрашивать, ты же сам все знаешь.
– Друг мой, я столько всего знаю, что мы тут с голоду умрем, пока я буду рассказывать.
– Не умрем. Говори.
– Мне немного бы сузить тему.
– Хорошо, времени хоть и мало, но оно есть. И я потрачу его на рассказ кое о чем. А если быть точным, то расскажу о нас. Мы с тобой совершили короткий перелет и сейчас находимся в Перу. Теперь коротко о Перу. В этой католической стране самое строгое в мире наказание за изнасилование несовершеннолетних. От двадцати пяти лет, если повезет, до пожизненного заключения. А если еще есть отягчающие обстоятельства… Если жертва была девственницей, например, или, не дай бог, ты проделал с ней всё противоестественным способом… Или оказался женатым мужчиной, который обещал взять несчастную замуж… Да мало ли что еще… И заметь, все это относится к твоему случаю. А еще здесь прекрасные тюрьмы, в которых заключенные как мухи мрут от лихорадки, туберкулеза и голода. А сами заключенные – истинные католики, считающие педофилов отродьем Сатаны. Впрочем, так считают и охранники. Не могу с ними не согласиться. Здесь нет лживой американской демократии, и это одна из причин, почему мы здесь. О другой поговорим, когда покончим с первой. Достаточно страноведения? Ты понял меня?
– Понял-понял. Не валяй дурака, задавай вопросы.
– Олежек, ты сам решай, что сказать.
– Хорошо, можно я буду называть тебя Тибальтом?
– Да хоть Горшковым.
– Тибальт, пусть она отъедет, понимаешь, трудно сосредоточиться.
Тибальт что-то сказал, Джульетта опустила стул и немного откатилась назад. Романов повернулся к Тибальту.
– А если ты вдруг захочешь испытать на нас свои НЛП-шные методики и попытаешься нас запрограммировать, – прочитал Тибальт мысли Олега, – то ты учти, что, кроме меня, здесь никто ни по-русски, ни даже по-английски не говорит. А со мной можешь попробовать потягаться!
Тибальт посмотрел ему прямо в глаза, и Олег вдруг почувствовал себя кроликом. Его воля была парализована. Он физически ощущал, как Тибальт проникает в его сознание… Тьфу ты, черт! Как на сеансе у Кашпировского или Алана Чумака. Олег попытался выставить защиту: «Вы не пейте, девки, водку и не пейте молока, пейте вы святую воду у Алана Чумака. Вы не пейте, девки, водку и не пейте молока…» – начал твердить про себя Олег. Нет, так просто ты моим сознанием не завладеешь!
– Ну что, померились силенками, и хватит. – Тибальт отвел взгляд. – Слушаю тебя.
– Ты знаешь, на кого я работаю? – Тибальт промолчал, но промолчал так, что Олег понял – конечно знает. – Я тебе не советую с ним шутить. Ты меня, конечно, можешь посадить здесь в тюрьму… Но запомни, что твоя жизнь тоже превратится в ад.
– Что ж… Я вижу, девочка тебе понравилась. И неудивительно. Она и правда очаровательная. Ее с рождения готовили для любви. Я думаю, искусству любви у нее могла бы поучиться самая опытная путана. И честно, я бы сам не отказался, но дело есть дело. Свершилось: куплены три ночи! Но я тебя уверяю, всё будет совсем не так приятно, как ты рассчитываешь. Я бы даже сказал, что будет очень мучительно. Прикинь? Могущественный психолингвист изнасилован латиноамериканской девочкой-подростком! Просто готовый заголовок для «Правдивой комсомолки»! Но заголовки местных газет будут совсем другими: «Новый русский жестоко надругался над четырнадцатилетним ребенком!» Да и полиции ты ничего не докажешь…
Тибальт сделал знак, и Джульетта приблизилась к Романову, да так близко, что он впервые потерял самообладание.
– Хорошо, убери ее, – попросил он сдавленным голосом.
– Так-то лучше, – улыбнулся Тибальт. – Что, в африканских подвалах так не работают? Им бы всё резать и резать! Костоломы средневековые! Инквизиторы!
– Вам, конечно, интересен Сомов и его открытие…
– Да ты что! Ну вот видишь, уже теплее.
– Зачем он вам? Он не будет на вас работать. Он и на нас не работает. Так как нам бы хотелось…
– Неужели?
– Представь себе. Он просто работает. Мы только создаем ему условия для того, чтобы он быстрее закончил свое исследование. Так что если его открытие вам мешает, то ничего другого не остается, как посадить Сомова на мое место.
– И где же он сейчас?
– Мы остановились в апартаментах «Miami Sunny Isles». Можете проверить.
– Серьезно? – Парень внимательно посмотрел в глаза Романову. – И что ты мне можешь предложить?
– Пока не знаю, но надеюсь предложить больше.
– Хорошо, подумай, что можно сделать, а пока тебя покормят. ¡Hasta la vista!
После этого Тибальт и Джульетта ушли. Впрочем, Джульетта вскоре вернулась с подносом, на котором был ужин. Поднос она поставила Олегу на колени и стала кормить его из ложечки.
Из ложечки Джона Шакспера пока что не кормили, но всё дело шло к тому. Сам он уже никуда не выходил, а только посылал слуг купить ему очередную порцию горячительного. Жену он к себе не допускал, а только требовал от всех, кто к нему входил, найти Патрисию. И клял Уилла на чем свет стоит. Как-то раз к нему зашла невестка, Анна. Собственно, заходила она не к нему, а к свекрови, навестить старушку да поболтать о чем-то своем, о женском. Но Джон об этом как-то пронюхал и велел слугам, как только Анна выйдет от Мэри, немедленно привести ее к себе.
– Что вам угодно?
– Угодно! Можно подумать, ты мне угождать пришла… Если бы я не позвал, так вообще ко мне не заглянула бы.
– Вы напрасно стараетесь меня задеть.
– Заденешь ваше отродье, знаю я…
– Так в чем же дело?
– Дело в том, Анна, что я скоро умру. Умру, и вам всем полегчает!
Анна сделала протестующий жест.