– Мне совершенно все равно, кто вас сюда пригласил. Я заведую этим учреждением и требую, чтобы вы немедленно его покинули.
Альваро вскочил на ноги.
– Сеньора, вы уж нас извините за вторжение. Мы вовсе не хотели нарушать заведенный у вас распорядок. Не разрешите ли вы нам поговорить с сеньоритой Эрнандес наедине? Всего несколько минут… Речь идет об очень важном деле.
– Вы разве не слышали, что я сказала? Или мне позвать полицию, чтобы вас отсюда вышвырнули? – возвысила голос директриса.
Ривен поднялся, взял шинель и произнес, обращаясь к Эрнандес, судя по ее безмятежному виду, давно привыкшей к подобным сценам:
– Твой рыцарь, на мой вкус, грубоват. Найди кого-нибудь полюбезнее. Рекомендую бывшего наемника или бритоголового.
– Сеньора, прошу вас… – взмолился Альваро.
– У вас ровно три секунды, чтобы отсюда убраться, – стояла на своем директриса.
– Ну, хватит, – оборвала ее Эрнандес, поднимаясь на ноги. В комнате воцарилась тишина.
Девушка водрузила раскрытую сумку на кровать. Этого жеста оказалось достаточно, чтобы обезоружить директрису. Распахнув дверцу тумбочки, Эрнандес принялась запихивать в сумку стопки носовых платков, старую папку с документами, затертый томик «Работы актера над собой» Станиславского, треснувший транзистор, перетянутый резинкой…
– Постой… Давай выйдем на минутку. Нам нужно поговорить, – в голосе женщины слышались мольба и злость, бессилие и одиночество, старость и страх.
– Нет.
Директриса встала между девушкой и сумкой.
– Ты никуда не пойдешь. Я тебя не пущу. – Одной рукой она погладила помощницу по щеке, другой схватила ее за воротник, наглядно демонстрируя присущий их отношениям дуализм.
– Пусти.
Директриса отступила.
Ривен и Альваро ждали в дверях. Эрнандес прошмыгнула в ванную, вернулась с косметичкой, которую бросила в сумку.
– До конца года всего три дня… – начала было директриса и тут же запнулась, осознав ничтожность собственного аргумента.
Эрнандес схватила со стола календарь, в котором почти все числа были зачеркнуты красной ручкой, положила его поверх одежды и застегнула молнию.
Подхватила сумку и вышла из комнаты.
После визита Альваро на улицу Вулкана ей уже несколько раз приходилось видеть сцены, подобные этой. Она не пропустила ни резни на корабле «Святой Игнатий», ни трагедии в церкви, когда витражное стекло рухнуло на маленьких певцов, ни отравления прихожан в миссии «Слезы Христовы».
Алеха и тьма отлично подходили друг другу.
Погладив пентаграмму на запястье, она перевела взгляд на охваченную паникой толпу у теплицы прихода Сан-Адальберто.
Первый несчастный, выбежавший из теплицы и тут же рухнувший на колени в приступе кровавой рвоты, теперь валялся на земле, и дождь почти смыл алые пятна с его рубашки. К площади со всех сторон стремились машины скорой помощи и стражей порядка, их фары, едва способные пробиться сквозь пелену воды, казались таинственными болотными огнями.
Площадь тонула во влажном утреннем тумане. Полицейские пытались оттеснить зевак с площади на узкую улочку Пахес-дель-Корро. Рыжая репортерша, выпрыгнувшая из фургончика с логотипом кабельного канала, рассказывала о случившемся в камеру, которую держал на плече ее напарник. Внутри метались санитары в оранжевых комбинезонах. Их усилия были отчаянными. И тщетными.
Рыжая репортерша с южноамериканским акцентом хорошо знала свою работу. Не снимая капюшона, не обращая внимания на потоки воды, струящиеся по лицу, она излагала факты, строила гипотезы, сравнивала увиденное своими глазами с новостями из Интернета, прочитанными в фургончике по дороге.
– Даже у ботаников не существует четких представлений о том, какие растения являются ядовитыми. Что же касается теплицы прихода Сан-Адальберто, то в ней, как нам стало известно, выращивали совершенно уникальные экземпляры. Уже можно с уверенностью сказать, что по своим симптомам болезнь, внезапно охватившая работников теплицы, больше всего напоминает отравление растительным алкалоидом. Как известно, ядовитым может оказаться и все растение целиком, и некоторые его части, например, стебель или плоды. Сила яда может меняться в зависимости от возраста экземпляра. Как правило, растительный яд попадает в организм человека через систему пищеварения, хотя существуют и другие способы заражения. Симптоматика заражения заключается в повышении температуры, острой боли в желудке, рвоте, диарее и – в особо тяжелых случаях – во внутренних кровотечениях… – Один из коллег репортерши протянул ей какую-то записку. – Похоже, мы получили окончательные данные о количестве жертв. В здании, примыкающем к церкви Сан-Адальберто, живут приходской священник, двое служек, двое семинаристов, временно снимающих в нем комнаты; пономарь и его супруга, выполняющая обязанности домработницы, ночуют в другом месте. Все они пострадали. В здании все еще работают бригады медиков. В большинстве случаев их прогноз неутешителен…
Женщина решила, что увидела достаточно. Резко развернувшись, она исчезла за пеленой дождя.
Алеха много столетий подряд бродила среди теней, пряталась по углам, жила среди развалин. Ждала своего часа. Зарабатывала на жизнь, отдаваясь незнакомцам в грязных пансионах и на чердаках заброшенных домов. Они с Эфреном довольствовались малым. И умели ждать.
Она растворялась в тумане и сливалась с фасадами домов, она ступала неслышно, ее волосы были цвета дождя.
Долго ждать на остановке не пришлось.
Алеха села в автобус, как самая обыкновенная женщина.
В теплице прихода Сан-Адальберто медики постепенно сворачивали работу. Главный врач бригады скорой помощи, смуглый лысеющий человечек с кастильским акцентом и усталым взглядом, бессильно привалился И стене, закурил и набрал номер координационного центра, чтобы доложить о сложившейся ситуации, пока сто коллеги собирали оборудование, при помощи которого так и не удалось вернуть к жизни ни шестерых пострадавших, валявшихся на полу теплицы, ни седьмого, успевшего выбраться на улицу. Главный врач был немолод и повидал на своем веку достаточно жутких вещей, но ему еще никогда не приходилось слышать, как его собственные ботинки хлюпают в луже крови.
Алеха вошла в подъезд дома на улице Вулкана.
Прогнившее насквозь старое здание давно облюбовали местные шлюхи. Здесь девицы отсыпались после горячих ночей. Сюда же водили клиентов. Дверь на первом этаже была приоткрыта. Толстуха в неглиже, развалившись в кресле, смотрела маленький черно-белый телевизор, время от времени поглядывая, не идет ли какой-нибудь интересный посетитель.
Стряхивая дождевые капли с головы и черного плаща, Алеха вспомнила, что уже три дня не работала и почти ничего не ела. И совсем не спала. А следующие три дня обещали стать еще тяжелее.