Нигде никаких следов дверного проема. Для него и стены-то не было. Майя пробежала расстояние, намного большее, чем размеры средней каюты, но все еще не встретила преграды.
И снова чувство комфорта попыталось ее захлестнуть. Она сопротивлялась, но борьба была тяжелой. Сила, одолевавшая ее, казалась очень могучей.
Какой-то голос позвал ее. Майя на нем сосредоточилась.
Язык был незнакомым, но через минуту она начала понимать кое-что из его рассказа.
Чувство потери. Чувство попранной справедливости. Жажда преследования. Сожаление. Ошибки. Нужда. Отчаяние.
Твердая решимость. Смерть.
Смерть. Тени. Что-то из переживаемого сейчас Майей стало обретать смысл. Еще чуть-чуть — и она начнет понимать.
Повтор всех ощущений, чувств. Появляется смысл. «Майя».
Она мигнула, и, проснувшись, поняла, что лежит на кровати, голова на подушке.
— Кровь Карима! — пробормотала Майя де Фортунато. Все выглядело, как прежде, до того, как она коснулась стены.
Голландец. Он стоял по ту сторону стены, очевидно, стесняясь войти.
Ослепительная иллюминация. Трансформации. Голос. Неужели все это было во сне? Майя тряхнула головой в попытке обрести ясность. Она не лежала. Она стояла у стены, и, когда оперлась на нее, вся каюта расцвела сиянием.
«Тогда как же я проснулась сейчас? Должно быть, я заснула. Наверное, так и было».
Она посмотрела на свои пальцы, потом медленно потянулась к стене каюты. Не дыша, она коснулась дерева.
Каюта не изменилась. Ни следа перемены.
— Майя, с тобой все в порядке?
Голландец. Охваченная недоумением, она заставила его стоять снаружи. Майя поднялась с кровати и открыла дверь.
На его лице появились первые признаки беспокойства. Однако теперь он сразу выразил живейшее облегчение.
— Извините, — начала она, не зная, следует ли сообщать ему о том, что произошло, или не произошло, в каюте.
Пока она не убедится, что все это действительно было, она помолчит.
Он пробежал взглядом по комнате, как будто догадываясь, что здесь случилось. Майя вспомнила о собственном странном сне Голландца и подумала, не встроила ли она его в продукт своего переутомленного воображения.
— Все нормально?
— Да, но… — Ей все еще хотелось хоть что-нибудь рассказать.
Рука в перчатке взяла ее за кисть:
— Тогда иди за мной. Быстро.
Говорил он спокойно, но глаза выдавали спешку. Майя отбросила свои размышления и сразу пошла за ним вверх по трапу. Когда они приблизились к двери на палубу, она услышала, что дует сильный ветер.
— Будь начеку! — прокричал Голландец, толкая дверь.
Кричать ему пришлось. Завывания ветра были такими мощными, что иначе его просто не было слышно.
— Что происходит?
— Он повернул! Он меняет курс! — Поля шляпы хлопали его по лицу, так как ветер врывался в колодец лестницы.
Наконец он ее снял и швырнул на лестницу. Звездные глаза встретились с ее взглядом.
— Я слышал голоса. На этот раз другие. Не голоса погибших. Это голоса из твоего времени, из твоей страны. Это твой шанс!
Майя едва помнила, как была внизу, должно быть, больше времени, чем ей казалось.
— Мы уже останавливались в других периодах? Я долго спала?
— Ты почти не спала. — Голландец повел ее к поручню.
Она двигалась медленно, ветер кружился по палубе, как торнадо. Было очевидно, что моряк не мог ожидать такого, исходя из своего опыта.
— Не могу сказать почему, но он изменил курс! Он пропустил другие порты, пропустил их и все!
Совсем в них не останавливался? Майя заставила себя не слушать голоса. Она должна сосредоточиться на том, что он говорит.
— Но почему?
Он ухватился за поручень и подтянул ее. Показав ей, чтоб она держалась сама, он прокричал:
— Может быть, мы никогда не узнаем, да это и не имеет значения. Все, что сейчас надо помнить, это чтобы ты была готова. Возможно, уже слишком поздно!
— Но это же хороший знак?
Он покачал головой. Голос его наполнился таким ужасом, которого она еще не слыхала.
— Самый плохой знак, Майя де Фортунато. Раз мой приятель так спешит, то, боюсь, время подходит. Может, уже подошло! — Голландец горестно склонил голову. — Еще один мир собирается погибнуть!
Что-то огромное и темное внезапно пронзило пелену облаков прямо перед ними. Не гора, здание. Майя разглядывала его. Небоскреб. Точно. Джон-Хэнкок-билдинг. В тот момент, когда она все поняла, облака стали расходиться. Была ночь, но, как ни странно, видно, как днем. Под нею лежал весь мегаполис, даже озеро.
Они снова в Чикаго двадцатого века, но вдруг уже опоздали?
Головная боль. Август де Фортунато пытался убить их, наслав самого прародителя головной боли.
Гилбрин-Бродяга упал на одно колено, когда чудовищная сила попыталась сжать его мозг. Он подумал, что целью Фортунато должна быть значительно более сложной и губительной, чем просто страшная головная боль, но он и Таррика пока страдали только от нее. Конечно, если давление станет невыносимым, тогда это и будет тот подарок, который им послал отец Майи. Гилбрин был уже почти готов сдаться боли. Как прекрасно и заманчиво выглядел пол. Какой покой обещает потеря сознания.
Майя.
Мысленно Гилбрин увидел ее лицо. Образ был таким живым, как будто она оказалась здесь. Он не может сдаться предательской силе де Фортунато или того, кто стоит за ним, силе Сына Мрака. Это означает не только смерть Гилбрина, Майе он тоже не сможет помочь.
— Держись, парень. — Руки с железным захватом, ну разумеется, с железным — уцелевшая часть сознания все еще была в состоянии шутить, подняли Гилбрина с пола.
Сквозь слезы он различал бесстрастное лицо Фило. Аниматрон склонил голову набок. Гилбрин пытался сфокусировать взгляд на большом, глядящем в упор глазе. Ему стало легче.
Гилбрин схватил Фило за плечо и выдохнул: