— Вместе мы можем начать путешествие длиною в жизнь. — Голландец зашагал на нос. Мальстрем представлял фантастическое зрелище, и впервые за все свое плавание он мог действительно его оценить.
Сын Мрака сейчас уже не мешал. Вероятно, он видит Мальстрем в последний раз, и вообще видит что-то кроме корабля и своего спутника, но все же Голландец улыбнулся.
Мир был спасен. Искажения реальности прекратились, и в тот же момент, когда корабль исчез в ужасной бездне, открывшейся в небе, погода снова стала нормальной. Разумеется, происшествия этой ночи не могли стереться из памяти людей, но никто не связал бы их ни с Майей, ни с Гилбрином.
Этот вариант… Этот мир, наш мир теперь, он спасен.
Майя думала обо всем этом, пока они с Гилбрином медленно брели по так грубо разбуженному городу. Как раз вставало солнце. Множество людей шло на работу, как будто ничего не случилось. Неизвестно, что должно произойти, чтобы свернуть большинство с проторенной колеи. Конечно, некоторые будут кое-что помнить, особенно люди с сильной ментальной энергией, но вскоре все будет более или менее забыто.
Даже Странники, привязанные теперь к одному миру и одной жизни, постепенно привыкнут. Среди них было немало тех, кто ворчал на свою нынешнюю жизнь, но ведь они прожили много-много других. Никто не был разочарован, особенно теперь, когда Сын Мрака исчез. Одно это делало любую жизнь прекрасной.
Одна Майя не считала мир совершенным. Сын Мрака исчез, но Голландец исчез тоже.
«Это несправедливо. Он больше всех нас заслужил свободу. Он больше всех нас был жертвой Сына Мрака».
— Сочувствую, дорогая, — прошептал Гилбрин. На обоих, была одежда, которую они носили прежде. Гил заметил, что не следует им шататься по городу в лохмотьях, оставшихся после сражения, и позаботился о замене. — Не очень-то справедливо со стороны вселенной. Я имею в виду, просто взять и забрать его.
— Несправедливо. Не должно было так получиться! — Она знала Голландца так недолго, меньше, чем Хаммана. Но судьба скитальца волновала ее по-иному. Майя скорбела по Таррике, но по разным причинам ее чувство потери было глубже, когда она думала о бывшем ученом и мореходе. Она не знала, как все сложилось бы у них дальше, но ей хотелось бы узнать.
— Неплохой сегодня денек, — звонко пропел Гилбрин, — можно бы прокатиться, если бы у меня была машина. Интересно, где она теперь?
Против воли она все же улыбнулась. Гил всегда мог заставить ее улыбнуться, даже в самые тяжелые времена. Что-то такое в нем есть. Поэтому она и любила его когда-то, и теперь любит, но иначе, чем в старые времена.
Их всех ждали перемены. Теперь они начнут стареть, в этот раз навсегда. Майя была не против. Бессмертие, даже такое специфическое, как у них, конечно, имело свои преимущества, но теперь Майя отчаянно желала быть смертной.
Большинство эмигрантов чувствовали то же самое. Ну а если кто-то хотел иного, тут уж ничего не поделаешь. Конечно, этот мир несовершенен, но ведь и Остальные были не лучше.
Ей повезло, что она родилась в это время и здесь.
Повезло, только вот Голландец потерян навсегда.
Она не могла сказать, как долго они бродили. Может быть, Гил и знал, но для Майи весь путь был эмоциональной лакуной. Она знала только, что они шли на запад, и теперь их снова встречает река Чикаго. Усталая женщина помедлила у моста, как будто почему-то боялась на него ступить. Глупости, конечно. Никаких причин бояться моста или реки.
Но так же нет причин им радоваться.
— Что-то не так, Майя?
«Ничего, что можно было бы исправить». Но ради Гила она покачала головой.
— Нет, ничего. Давай еще пройдемся.
Они пошли по мосту. На середине Майя испытала внезапное и непреодолимое желание заглянуть за перила, как до встречи с Фило. Она так и сделала: отошла от Гила, перегнулась через решетку и заглянула в зеленую мрачную воду. Водной рябью внизу разбивались фасады множества зданий, но огромный парусный корабль не плавал в отраженном небе.
В воде рядом с ее собственной появилась светловолосая голова Гилбрина:
— Ловишь рыбку в мутной воде?
Они оба знали, что она там ловила. Наконец Майя вздохнула и выпрямилась. Ее взгляд вернулся на землю.
На другой стороне моста стоял человек в мантии. На его обветренном лице — выражение крайнего изумления.
— Я не знаю, что сделать… — начал ее спутник, но вдруг тоже увидел стоявшего без шляпы человека. — Кровь Карима! Чудеса все же бывают!
Сказал ли он что-то еще, Майя не слышала. Она вдруг оказалась рядом с Голландцем, который смотрел так, будто только сейчас начал ее узнавать.
Майя обняла его, а потом, переполненная счастьем, поцеловала. Тут подошел Гилбрин.
— Майя… — прошептал Голландец. Потом его взгляд упал на второго беглеца.
— Вы здесь! — Она все не могла поверить. Должно быть, это сон. — Вы здесь.
— Он меня отпустил, он меня отпустил. — Казалось, Голландец сам в это не верит. — Мы вошли в Мальстрем, бездну, которую вы видели. Нарастал хаос. Нас швыряло из стороны в сторону. Я ждал, что буря разнесет корабль в щепки, как всегда было раньше, но на сей раз не вышло, Я был уверен, что возврата нет. Но когда мы опустились на самое дно гигантского смерча, корабль вдруг взорвался ослепительным светом. — Голландец замигал. — И все. На минуту я ослеп. Свет стал интенсивнее и ярче, чем был даже в логове Сына Мрака. А в следующий момент, оказалось, что я стою на улице и чувствую потребность подойти к этому месту.
— А Сын Мрака? — спросил Гилбрин прежде, чем Майя успела что-то сказать.
— Он там, на корабле.
— Он вас отпустил, — наконец прошептала она. — Он на самом деле вас отпустил. — «И отправил сюда. Сюда».
— Он это и говорит, Майя, дорогая. — Бродяга отошел от них на несколько шагов. — Он это и говорит.
Майя все еще едва могла поверить в случившееся.
— Значит, вы свободны. Вы свободны.
Она почувствовала, как он вздрогнул, и на мгновение испугалась, но потом подняла глаза на его обветренное лицо и увидела, как на его губах медленно появилась детская улыбка.
— Свободен, — прошептал он, как будто впервые до конца осознав это слово. — Я свободен.