Поэтому я выбрал старомодный обыск. Пальцами по полу, глазами по стенам. Ищем волосы, обрезки ногтей…
Волокна одежды. У самой двери в футе над плинтусом из стены торчал ржавый гвоздь. Присев на корточки, я, изо всех сил напрягая глаза, вгляделся в крошечную металлическую шляпку.
Бежевая, прозрачная, тянущаяся ткань. Крохотный клочок нейлона. Кто-то пробегал здесь второпях и порвал колготки.
Итак, как я уже сказал, хорошие новости.
Я снова живу с женщиной.
Танковый полигон находился в десяти милях от базы, на территории бывшего виноградника на побережье Амальфи. Рассказывали, что командование морской пехоты предлагало владельцу приличную сумму за эту землю, но он трижды отказался, хотя цену всякий раз поднимали. Винодел держался кремнем и всегда был вежлив с эмиссарами, приезжавшими с портфелями наличных, однако те уходили ни с чем, унося на спине тяжелый взгляд его верной двустволки.
На следующий сезон этот пожилой джентльмен с тремя детьми, восемью внуками и правнуком увидел, что его урожай пожран невиданным дотоле на итальянской земле виноградным жуком, особым штаммом, резистентным к любым известным пестицидам. Когда подошло время собирать плоды трудов, они составили всего какую-то сотню ящиков вина, тогда как в обычный год насчитывали примерно три тысячи.
Владелец продал виноградник через два месяца за половину изначально предложенной цены.
Но полигон получился отличный: широкий плоский участок обступали горы, в которых мощным эхом отдавался чудовищный грохот тяжелой артиллерии, — почти невозможно установить слежку, разве что со спутника. Мы проводили на полигоне по десять часов, за исключением отработки действий в боевых условиях, когда, бывало, не вылезали из танков по несколько суток.
Сразу по прибытии на полигон Тиг показал мне, Джейку, Гарольду и остальным счастливчикам наши спальные места. Билл Брекстон, чей папаша владел дилерской автомобильной фирмой, тоже был среди нас — его здоровенный череп бросался в глаза даже непосвященным (наверное, остальные все-таки относились ко второй категории — с маленьким мозгом). Здесь же жалась и горстка новичков, которых я встречал на базе.
Вместо стандартных военных коек нам, парням из танковой группы А, поставили кресла управления. Это были копии танковых кресел, хитровыгнутые штуковины с мягкой обивкой, напоминавшие о кошмарном тесте на контузию.
— Вы будете в них спать, — заявил Тиг, на корню пресекая любые комментарии. — И вам это понравится. Обещаю, что через месяц сна в кресле управления на базе и двух лет боевых действий вы ощутите, что другая постель вам просто не подходит. Когда выйдет срок вашей службы и вас вышвырнут в реальный мир, вам захочется забрать кресло управления с собой. Вы будете лежать на спине и мечтать свернуться в клубок. Руки и ноги начнут непроизвольно подергиваться, и вы станете просыпаться в кухне, уютно устроившись на стуле, уперевшись локтями в стену, а коленями в грудь. Жена не поймет, отчего вы больше не спите с ней. Последуют ссоры, недоразумения, но вы не сдадитесь. Сейчас это покажется смешным, но кресло управления, джентльмены, превратится в ваше знамя.
Я возненавидел этого сукина сына сержанта, говорившего нам такие вещи.
Через два года я ненавидел его еще сильнее, поскольку он оказался прав.
Кстати, о жене и супружеском ложе, которое нам не суждено было разделить вновь.
Письма от Бет приходили все реже. Я говорил себе — это потому, что нас переводят из лагеря в лагерь, итальянская почта известна своей непунктуальностью, а сам я не забрасываю Бет посланиями. Но меня терзали подозрения и мучали сомнения.
Я не питал иллюзий, женившись на шлюхе. Я знал, что она встречается с незнакомыми мужчинами, которые платят ей за право делать неудобосказуемые вещи с ее телом, а для Бет это как рабочий день в офисе, сродни заполнению бухгалтерских ведомостей. Иногда от этой мысли меня мутило — к горлу подступала тошнота до настоящих рвотных спазмов, но большей частью я убеждал себя, что это всего лишь пошире раскинуть ноги — правую сюда, левую туда, — а остальное тело при этом немеет. Бет нужны деньги, а моего армейского денежного довольствия не хватало, чтобы содержать ее, как она привыкла, и позволять всякие роскошества вроде питания каждый день.
Но чем дольше я сидел в кресле управления, скрючившись вертикальным эмбрионом, не имея возможности поерзать, повернуться или почесать задницу, тем все более занимательные сюжеты рисовало воображение: Бет сбежала с очередным клиентом, или бросила свое ремесло и уехала в Арктику, или бесплатно дает «зеленым беретам».
Через неделю я получил короткое письмо — обычные новости о ее родителях, о Сан-Диего, о том, как она посетила уличную ярмарку и купила слоновье ухо, и вспоминала те несколько дней перед свадьбой, когда я обжег язык горячим маслом от жареного пончика — вылитое слоновье ухо, только с сахарной пудрой, и она хохотала, жаль, меня рядом не было и я не видел, но она очень надеется, что я скоро приеду.
От листка, как всегда, пахло духами, но в этот раз запах показался мне странным. Он вообще не походил на что-то, чем Бет милостиво соглашалась пользоваться. Был грубее, чем ее обычный цикламен по десять долларов флакончик. Мужской одеколон. Откуда на письме одеколон? Неужели другой мужчина, не клиент, стоял за ее спиной, пока она писала, лаская ее груди, впиваясь поцелуями в шею, запуская ей пальцы между ног, вырывая страстные стоны у Бет, выводившей лживые слова своему мужу, воюющему за тридевять земель?
Так проходили мои ночи.
* * *
Утра, напротив, не оставляли времени для мучительных фантазий, заполненные нервным напряжением, которое испытываешь, сидя в танке и глядя на экран радара. Возможно, со стороны это кажется сказочными условиями для любителя грезить наяву, но ровный писк может в любой момент сорваться на истерические ноты, и если ты не выстрелишь по цели, тебе наступит хана в этом самом кресле.
Хана, конечно, в учебном смысле, но в Африке, как нам внушали, придется либо стрелять, либо быть подстреленным. Убийца или жертва, тут уж насколько повезет. Еще одна наскоро состряпанная военными ложь, как я позже узнал. В Африке можно было стрелять или сидеть и смотреть, как неприятель просирает победу, потому что руки у него растут из ж…, но в пластиковых мешках домой отправились только те, кто старательно гневил провидение.
На третий день маневров мы получили короткий, но доходчивый урок. Первые два дня шли занятия, нудные лекции, на которых мы сидели в гражданской одежде, делали записи и старались запомнить наиболее интересные оговорки наших инструкторов. Бумажные самолетики роем носились по классу. Один парень устроил перестрелку жеваной бумагой через трубочку с Биллом Брекстоном, который неумело отплевывался. Все было как в средней школе, но не стоило и ожидать чего-то другого: нам в голову пытались вбить все, от гидродинамики до баллистики, и я бы сильно удивился, если бы в памяти задержалось больше двух-трех битов информации.