— Пятнадцать тысяч восемьсот двенадцать долларов, — подвела итог добрая женщина с высоким начесом. — И сорок пять центов.
Клиент пришел в восторг. На его физиономию, прежде бледную до синевы, вернулись нормальные краски, и на мгновение мне показалось, что он хочет меня обнять.
— Забирайте, — сказал он, подвигая ко мне сияющие горы. — Забирайте все, и я обещаю платить каждый месяц.
— У вас не хватает двух сотен, — покачал я головой. — Сумма неполная.
Тогда он взвыл, завопил пожарной сиреной, умоляя кассиршу его выручить, но та благоразумно вымелась из комнаты, и я применил тазер на полную мощность. Банковские клерки мне любезно не мешали, и когда пятнадцать минут спустя я выходил из банка с легкими «Бритхелт», еще трепетавшими у меня в руках, просили ни о чем не беспокоиться, обещая все подтереть.
В принципе я сам мог занять ему двести долларов, но у меня возникло ощущение, что этот тип того не стоил.
Иногда я забываю о трезвом расчете и позволяю доверию перепрыгнуть через бортик и сыграть за мою команду. Я доверял женам — расчудесный результат. Доверял старшему сержанту — сработала природная интуиция. Доверял боссу и сослуживцам в Кредитном союзе — присяжные до сих пор неплохо живут за счет последнего.
— Ты хочешь знать, как я оказалась в таком положении, — сказала Бонни, когда мы спустились в метро. Она говорила скорее утвердительно — и была права.
— Я расскажу про себя, если ты поделишься своей историей.
Это дело мы скрепили поцелуем. Нашим первым. Легкое прикосновение губ, электрическое жужжание ее языка, остановившегося в миллиметре от моего. В том конце вагона ехали только мы — номер один и номер двенадцать из ста самых разыскиваемых неплательщиков Кредитного союза, целое состояние из плоти и металла для какого-нибудь глазастого стукача, однако пока ничто не мешало нам расслабиться, улечься на сиденьях и выложить свои секреты.
Бонни начала первая.
Она была простой домохозяйкой, обыкновенной хранительницей домашнего очага, любящей супругой хирурга, работавшего на Кредитный союз, специалиста по внутренним заболеваниям и быстрой, почти безболезненной имплантации почек и поджелудочной. У них имелась прелестная вилла в горах и зимний коттедж в Парк-сити, ни большой, ни маленький, идеально подходящий для лыжных вылазок с друзьями. Они с мужем обладали тремя импортными авто и одним американским внедорожником с большим количеством лошадей под капотом, чтобы ездить на уик-энды, а еще маленькой яхтой, которую держали на арендованной стоянке в Веро-Бич. Детей у них не было, и они обожали многочисленных племянниц и племянников, устраивая им пышные праздники, дни рождения и каникулы, покупая игрушки и одежду в ожидании того дня, когда маленький красный минус на раннем детекторе беременности превратится в плюс. Гинеколог говорил — зачатие может произойти в любой день, если не падать духом и стараться. «Побольше занимайтесь сексом», — советовал он, и супруги радостно соблюдали рекомендации врача.
Прошло два года, три, и хотя они с мужем занимались сексом до отвращения, ничего не случилось. Начались тесты, сложные, длительные процедуры с пробирками, кровью и иглами.
— Я была как печеная картошка, — усмехнулась Бонни, — которую то и дело прокалывают, чтобы посмотреть, готова или нет.
И вот на третий год, отправившись в магазин за продуктами, Бонни почувствовала, как что-то горячее течет у нее по ногам. Первой ее мыслью было, что это кровь, слизь — словом, свидетельства выкидыша, которых за последние годы она перенесла достаточно, но, взглянув на брюки, Бонни с ужасом увидела мочу и не смогла остановить процесс.
После углубленного обследования и анализов врачи выяснили причину. Рак начался не в мочевом пузыре, а в матке, и единственным способом прервать развитие болезни являлась замена пораженных органов новейшими моделями от «Кентона». Муж Бонни, богатый человек с безупречной кредитной историей, любил жену и убедил ее — это здравый и рациональный выход из ситуации.
— Они меня вскрыли, — рассказывала Бонни, — и вставили искорганы. Сказали, так гораздо лучше прежнего, поскольку в искусственной матке есть специальный стимулирующий генератор и теперь я забеременею, не успев и глазом моргнуть. Но я чувствовала, что все только началось.
Так и вышло. Появились метастазы.
Когда она пришла на плановый осмотр после операции, врач обнаружил новообразования в яичниках. Срочная овариотомия. «Уж теперь-то мы ваш рак победили, — сказали ей, — и хотя яичников у вас нет, мы можем скомбинировать вашу ДНК со спермой мужа и подобрать подходящего донора, и уж тогда-то вы станете настоящими родителями».
Так говорили, пока не пришлось удалить ей желудок. И печень. И поджелудочную. И селезенку, и почки, и…
Врачи сказали, что впервые сталкиваются с подобным течением болезни. Рак устроил настоящий блицкриг, поочередно захватывая органы и нигде не встречая сопротивления.
Но чем быстрее появлялись метастазы, тем активнее муж заказывал новые искорганы для своей любимой умирающей жены, подписывая кредит за кредитом. Два года Бонни не вылезала из больниц и фирм-производителей. Ее естественные органы постепенно заменили превосходно сделанными копиями, не хуже, а то и лучше оригиналов.
К тому времени, когда рак действительно отступил — или лучше сказать, отступился? — Бонни на семьдесят четыре процента состояла из металла и полимеров.
— Кожа у меня своя, — перечисляла она. — И большая часть жировых тканей, к счастью. Одну грудь удалось сохранить, в другую имплантировали «Кватрофил», в точности скопировав форму первой. В ней есть пополняемый карман для молока, чтобы я могла кормить как можно естественнее. Ха-ха. Большая часть костей свои, но мне сказали, что с возрастом начнется остеопороз и нужно будет их тоже заменить или вставить для прочности титановые спицы, чтобы вес искорганов не стал лишней нагрузкой для опорно-двигательного аппарата. Череп мой, но большая часть сенсорных участков мозга армированы проводящими путями «Призрака», а половина тактильных ощущений хранится в гелевой суспензии с полупроводниковым процессором. Стоит мне крепко задуматься, и я слышу, как теснятся мои воспоминания, которым не хватает места. Инфраструктура сохранилась, но потребовала значительного укрепления. В общем, — подвела она итог, — меня реконструировали к жизни.
А вот и лучшая часть монолога.
— Значит, твои органы… — решился я спросить. — Ну, основные…
— Все искусственные, за одним исключением. Рак прокатился по телу, убивая все, до чего смог дотянуться, но по какой-то причине обошел сердце. Всякий раз, делая полостную операцию, хирурги собирались вставить мне заодно и «Джарвик», но сердце оставалось чистым. Врачи убеждали меня в преимуществах имплантата, доказывая, что при наличии такого тюнинга я проживу до ста пятидесяти лет, но я отказалась. Если нет метастаз, значит, пусть бьется. Доктора ворчали, но не могли пойти против моей воли. Муж пытался меня уговорить, мол, одним искорганом больше, какая разница в моем положении, но я уперлась как сто ослов, и разговор закончился, не начавшись. Так и живу — настоящее сердце в искусственном организме.