Входя в дом, он прежде всего направляется в тайник. Так бывает всегда, по крайней мере, когда он приносит с собой наличные деньги, а с ними он возвращается домой практически из любого похода. Обычно Рой, заходя в дом, кидает пиджак на крюк вешалки и идет в потайную комнату. Но в последние дни, поскольку док уехал из города, надо было делать кое-что еще.
Перво-наперво Рой входит в дом и закрывает за собой дверь. Он поворачивает на несколько оборотов головку врезного штыревого замка и намертво фиксирует положение штырей собачкой. Затем поднимает собачку и открывает замок. Открывает и снова закрывает замок. Открывает и снова закрывает замок. И так четыре раза, после чего дверь заперта. Сомнений в том, что она заперта, нет. Вернее, сомнения в том, что она заперта, слабые.
Он вешает пиджак на крюк рядом с дверью, затем перевешивает его на деревянный колышек вешалки. Сначала на верхний колышек. Потом на нижний. Не зная, как проверить, надежно ли закреплен первый колышек. Ощупывает карманы изнутри, дабы убедиться в том, что все деньги целы и при нем, затем для большей убедительности тщательно проверяет карманы еще раз. Вчера он проверил карманы в третий раз для верности и нашел двадцатидолларовую банкноту, застрявшую в складках подкладки. Сегодня он проверяет карманы трижды и, хотя не находит ничего, однако думает, что неплохо сделать троекратную проверку карманов обязательной ежедневной процедурой — просто на всякий случай.
Перед тем как войти в потайную комнату, Рой снимает туфли, кладет их в коробку, а коробку ставит на третью полку стенного шкафа; ступнями в носках он несколько раз проводит по кафельным плиткам пола — ведь оставшаяся на носках уличная пыль может испачкать ковер. Он проходит в дверь, обходит диван и направляется к лошади.
Керамическая голова лошади, которую Рой отсоединил от тела, оттягивает руки. Он кладет ее на пол, стараясь установить так, чтобы она случайно не упала. Рой запускает руку в карман и извлекает дневную добычу.
Выделив Фрэнки его долю, он имеет на руках почти семьсот долларов. Немного, но и трудов больших не потребовалось — всего-навсего час. Он приготовился просунуть руку через лошадиную шею внутрь статуи, чтобы осторожно поместить свернутые трубочкой купюры поверх того, что уже заполняло нутро, но просовывать руку глубоко не потребовалось. Деньги уже заполняли внутренность скульптуры почти до самого края; внутренность керамической лошади была набита купюрами разного достоинства. И произошло это в течение довольно короткого времени.
Очевидно, пришло время совершить еще одну поездку на Каймановы острова, думает Рой. В последний раз, когда лошадь наполнилась, внутри оказалось на восемьдесят девять тысяч больше той суммы, которую он позволял себе держать дома и которую полагал безопасной суммой, или суммой, необходимой для повседневной жизни.
Но о пляжах и солнце, шуме и сутолоке, царящих на этих островах, сейчас Рой и думать боялся.
Мир там нестерпимо яркий. Нет, только не сейчас, но скоро. Я могу подождать какое-то время. Необходимо подождать. Сейчас Рою хотелось лишь одного: установить лошадиную голову в прежнее положение и забраться в постель. И спать… спать до тех пор, пока шум, давящая тяжесть и боль в голове пройдут. А затем проснуться и узнать, что док Манкусо вернулся в город и готов снова снабжать его этими бледно-розовыми таблетками. А пока… как можно скорее накрыть голову одеялом, подтянуть колени к подбородку, зарыться обеими руками в волосы, и главное — не видеть солнца.
Фрэнки ломится во входную дверь. Рой через окно потайной комнаты, зашторенное тонкой, просвечивающей занавеской, различает черты его костлявого лисьего лица. Он только что открыл глаза, но способность видеть уже вернулась к нему, и он в состоянии различить стоящего на крыльце Фрэнки, который колотит по входной двери своими маленькими кулачками и своими маленькими ступнями. Раньше Рой в таких случаях смеялся, но сейчас он боится, что его может стошнить, если он засмеется. Это уже что-то новое. И проявилось лишь позавчера, когда он, откинув голову назад, полулежал в своем удобном наклонном кресле, ел консервированного тунца прямо из банки и размышлял: «А как это будет выглядеть, если меня вырвет прямо сейчас? Захлебнусь ли я рвотными массами? А найдут ли меня до того, как я умру?» С тех пор мысль об этом постоянно блуждала где-то в закоулках его сознания.
— Рой, да открой же, черт возьми! — надрывается Фрэнки, и его визгливый голос, хотя и приглушенный деревянной входной дверью, буравит уши Роя. — Я же знаю, что ты дома!
Рой не верит тому, что Фрэнки и вправду знает, что он дома. Фрэнки блефует, и как всегда неумело.
А ведь Рой уже давно учит Фрэнки, как надо блефовать, но он не хочет слушать того, что ему говорят. Как маскироваться, как определять, где можно поживиться. Фрэнки при всех обстоятельствах предпочитает идти напролом, блефуя по-своему. А для прикрытия ему нужен Рой. И Рой это знает.
— Я звоню копам, я не шучу, — грозит Фрэнки. Он еще несколько раз грохает по двери кулаками и башмаками. — Я рассую все свое барахло так, что они ничего не найдут, затем позвоню, они придут сюда и… ты представляешь, что будет, если я позвоню им. Больше мне сказать нечего.
Рой знает, что Фрэнки никогда этого не сделает. Он ненавидит копов. Ненавидит какой-то маниакальной ненавистью. Он уверен, что у них есть что-то вроде сканеров, с помощью которых они определяют, врешь ты им или нет. Нет, у Фрэнки с копами не может быть ничего общего. Но эта неуклюжая угроза заставляет Роя пошевелиться и встать. Такая угроза в устах Фрэнки — это больше чем смешно… Позвонить в полицию. В полицию. Им надо будет рассказывать, с ними надо будет говорить… Медленно шевелясь, тщательно выбирая место, куда поставить ступню, чтобы не испачкать и не протереть ковер, Рой поднимается с кресла и, волоча ноги, бредет к входной двери. Он сначала отводит засов, потом нажимает на собачку стержневого замка и, все еще держа дверь на цепочке, приоткрывает ее.
В щель просовывается нос Фрэнки, а затем появляются и губы.
— Господи, Рой, как ты меня напугал. Открой и впусти меня.
— Снимай башмаки, — требует Рой.
— Чего? Это зачем?
— Они грязные. Снимай, иначе не войдешь.
— Ты что, разыгрываешь меня? Да открывай же и дай мне войти.
— Сначала сними башмаки.
Нос Фрэнки исчезает из щели, и его место занимает глаз, моментально сканирующий все, что оказывается в поле зрения: гостиную, часть столовой, самого Роя; глазное яблоко шныряет то вверх то вниз, переводя взор с одного предмета на другой. Фрэнки делает шаг назад.
— Ты что, прекратил принимать таблетки?
— Так ты снимаешь свои башмаки или мне снова запирать дверь?
До ушей Роя доносится возня и сопение — это Фрэнки по другую сторону двери стаскивает с себя башмаки. Рой снова хочет засмеяться, но сразу же гонит от себя эту мысль, чувствуя подступающий к горлу ком. Только бы не стошнило. Только не здесь, только бы не на ковер.