А теперь Барнаба и сам один из этих. Шпион. Он чувствовал страх, однако не понимал, откуда исходит опасность.
— Кого мне тут… повидать? — спросил он в дверях. — Мне сказали…
— Никого, — бросил небрежно страж, не поворачивая головы. — Нечего тебе глазеть. Жди, тобой займутся.
И вот он стоит в большом пустынном зале. Второразрядный клоун, лишь недавно вышедший на первый план, всю жизнь свою евший из деревянных плошек. Замер, окруженный трофейным, захваченным у мавров золотым шитьем на стенах. Пол обжигает холодом сквозь козью кожу самодельных башмаков. Он сжал в кармане золотой браслет, силясь унять дрожь пальцев. Прислушался, стараясь уловить шаги охранника, приказавшего ему не двигаться с места. Но услышал лишь приглушенные крики синьоры Фаринези, уже хриплые и надрывные.
Она сошла с ума еще в карете. Один из тех, кто «работал» с Барнабой и обещал ему, что с семьей Фаринези ничего страшного не случится — «небольшой урок смирения, ми каро», — бросил к ногам матери труп девятилетней Элены. Прибыв в кастелло, люди в черном отцепили мать от мертвого ребенка и вышвырнули тело наружу.
— Иуда! — крикнула синьора Фаринези Барнабе. — Убийца!
Больше она ничего не успела сказать. С нее сорвали дорогое парчовое платье и избили до потери сознания. К своему ужасу, Барнаба ощутил, что при виде обмякшего обнаженного женского тела греховный член его напрягся, натянув штаны.
— Хочешь? — ухмыльнулся «черный», заметив выпуклость на штанах клоуна.
Барнаба не мог оторвать взгляда от кожи женщины, которую представлял себе, терзая какую-нибудь дешевую шлюху из борделя Пьоджо. Он на негнущихся ногах подошел к ее телу. «Черные» загоготали. Барнаба опомнился. Он несколько раз ударил несчастную по лицу и прошипел:
— С-сука! Бунтовщица!
Последний удар он рассчитал так, чтобы попутно смахнуть с запястья синьоры Фаринези тяжелый золотой браслет.
Негромкий шорох отвлек клоуна от воспоминаний. Две половины синего шелкового занавеса ползли от противоположных стен, отгораживая Барнабу от остального помещения. Крылатый лев, покровитель Республики, вздымался на дыбы на синем полупрозрачном шелке. За ним едва угадывались очертания двери, через которую вошел сюда Барнаба, По низу ткани виднелась россыпь пятен, похожих на засохшую кровь. У Барнабы от страха лязгнули зубы.
«Я актер, — подумал он. — Я обречен на смех публики. Каждый мальчишка в Венеции ржет до упаду над моими ужимками. Я падаю, притворяюсь мертвым и оживаю, только когда мне погромче захлопают. Но эта сцена не по мне. Домой бы. Простите, синьора Фаринези, — внутренне всхлипнул он, затравленно озираясь. Но вокруг лишь голые стены. — Господь всемогущий…»
— Барнаба Монтефиори! — окликнул громкий старческий голос с другой стороны занавеса. Барнаба различил смутные очертания фигуры, затем еще двух или трех… За окном воробьи шумно галдели вокруг дохлой мыши, но Барнаба слышал лишь негромкое сопение аристократических носов по ту сторону синего шелка.
— Ва… ваша милость, — пробормотал клоун и рухнул на пухлые колени.
Фигура шевельнула рукой, как будто подавая знак собаке. Но Барнаба потерял способность шевелиться.
— «Незримая болезнь», — произнес другой голос, недовольный и презрительный. — Все экземпляры этой гнусной пьесы уничтожены? Или ты сохранил один для себя, чтобы еще разок повеселить публику?
— Я раскаялся! — с жаром выпалил Барнаба. — Потому я и согласился… Ваши милости могут мне верить…
— Отвечай на вопрос! — оборвал его голос. — Все экземпляры уничтожены?
— Да. Все, все до одного. Я их сам вынес из погреба Фаринези и передал вашим людям. И видел, как их сожгли.
Короткая пауза. Затем раздался голос человека, явно не благоволившего к предателям:
— Можно ли доверять этому… рабу? А если завтра всплывет еще один текст пьесы?
— Нет! Нет! — завопил Барнаба, понимая, что одного слова стоящих за занавесом господ достаточно, чтобы тут же оборвать его жизнь. — Я сам подожгу дом Фаринези, если прикажете. И театр.
Из-за занавеса донесся смешок. Крылатый лев на синем шелке пританцовывал от легкого сквозняка.
— Пылкий парень, — услышал Барнаба.
— Разлюбил искусство?
— Музы оставили его, — пояснил новый голос.
— Я служу Республике, — заверил клоун. Он почувствовал, что от страха потерял контроль над телом и что содержимое кишечника с бульканьем переместилось в штаны.
— М-да, ты выполнил все, о чем просили тебя наши слуги, мастро Барнаба, — признал после паузы старик.
Его перебил дикий вопль синьоры Фаринези, донесшийся как будто из соседнего помещения. Крик тут же смолк. Должно быть, выпал кляп, подумал Барнаба.
— Можешь попросить что-нибудь для себя, — продолжил старик. — В разумных пределах. А когда понадобишься, тебя вызовут снова. Ты меня слышишь, Барнаба, сын пекаря? Или ты оглох и онемел? — Снова презрительный смех из-за занавеса.
— Нет, ваша милость… то есть да, ваша милость… — забормотал Барнаба. — Как будет угодно вашей милости…
— Ты честно потрудился, — похвалил клоуна голос помоложе. — И заслужил награду. Богу угодно, чтобы честный труд вознаграждался по заслугам. Чего бы тебе хотелось?
Барнаба ощутил, что мочевой пузырь тоже подвел его. Он лихорадочно искал подходящий ответ. Тщетно.
— Ничего? — удивленно переспросили из-за занавеса.
— Какое бескорыстие!
Унижение и подавленность уступили место иному чувству, управлявшему его жизнью с той детской драки, когда он поколотил маленького Эррико из-за его новой рубашки. Жадность расправила крылья, как воскресший из пепла феникс, и вернула ему голос. Исчез испуг, забылся позор.
— Золото, — почти выкрикнул он. — Драгоценные камни… — Тут он вновь осознал свое положение и добавил: — Пожалуйста. Ваши милости всегда могут на меня рассчитывать.
Центральный силуэт за занавесом сделал такое движение, словно достал что-то из кармана одежды, и швырнул эту вещь в направлении клоуна. Из-под занавеса к его ногам выскользнул тяжелый кожаный кошель.
— Вот твоя награда. С содержимым ты уже знаком.
Барнаба подобрал кошель. Драгоценности синьоры Фаринези. Кольца, перстни с топазами, ушные подвески, подаренные мужем на годовщину свадьбы. Сегодня он не сразу направится к себе домой, решил Барнаба. Сначала навестит шлюху-мавританку, которая разрешает привязать себя к кровати, и отведет душу. Он оставит у нее одну подвеску. Но не просто так… Барнаба прикоснулся к золоту и почувствовал пальцами тепло драгоценного металла. Он попытался поклониться и едва устоял на ногах.
— Если этого мало, милейший, сунь руку в штаны, — посоветовал насмешливый голос из-за занавеса и после краткой паузы уточнил: — В правый карман. Если не ошибаюсь, туда ты его засунул?