— Не знаю, Арабе… черт, не знаю даже, как тебя теперь называть!
Она закуталась в одеяло.
— Зависит от того, как ты собираешься поступить. Если хочешь меня пристрелить, то никак, делай дело. Если будешь звонить в полицию, скажи, что Джо Фаулер совершила убийство… только это ведь дохлый номер… — Она вздохнула. — А если хочешь со мной разговаривать, то зови меня…
Виктор запустил в нее пистолетом, который с треском врезался в спинку кровати:
— Я тебя любил!
Его трясло, желудок снова свело от голода. Виктор вытащил другой пистолет, зарядил его одним патроном и прицелился ей в голову. Она не двигалась.
— Виктор, — прошептала она.
— Почему я? Что я тебе сделал?
Руки не слушались, пистолет прыгал в потных ладонях. Он опустил оружие, снял трубку с аппарата, набрал номер:
— Полицию в Братлборо, Вермонт.
Морщась от боли, Арабелла потянулась к телефону:
— Не надо, прошу тебя, не надо.
Виктор отпрянул, и оба свалились на пол. Телефонный разъем выскочил из розетки. Арабелла осторожно вытянула вперед руку и коснулась пальцем лба Виктора:
— Помнишь адмирала Брагадино? Которого кромсают турки. Представь себе, что его отпустили бы в Венецию. Долго бы он там прожил, как ты думаешь?
Она вздохнула.
— Дож казнил бы его публично на пьяцца Сан-Марко. Сделал бы то же, что и турки, только больше бы измывался. Не было у моряка дороги в родной порт.
Еще один палец коснулся его кожи. Виктор понял. Арест для Арабеллы равнозначен смерти.
— Значит, если твои хозяева узнают, что тебя сцапали…
Она кивнула.
— Я не доживу до первого допроса. Зачем я здесь прячусь? Ради собственного удовольствия? Абонентский ящик в глуши и хибара в лесу… Несказанная роскошь! Зарабатываю переводами рецептов итальянской кухни. Еще пытаюсь горшки лепить.
Теперь вся ее ладонь прижалась к его щеке.
— Тебя ищут…
Она молча кивнула. Виктор мягко отвел в сторону ее руку. Нет, его подозрения и страхи — не плод больного воображения. Виктор закрыл глаза и вспомнил хозяйку венецианской ювелирной мастерской Карлу.
— Совет десяти.
— Ты знаешь? — удивленно заморгала она.
— Надо было мне внимательнее слушать эту сумасшедшую мастерицу. Но я думал лишь о тебе. Как сделать тебя счастливой. — Джо потупилась. — Серьезные придурки. Списки жертв… Похоже, твое имя теперь тоже в таком списке. Своего я там не нашел.
— Я видела. Тебя и твоего друга Мейера. И его студентку.
Виктор приставил пистолет к ее лбу.
— Давай, давай! — Шишка на ее лбу побагровела. — Рэймонд убил их. И хвастался. Любил убивать. И любил бахвалиться.
Виктор провел стволом по ее носу и убрал пистолет, не зная, что делать дальше.
— Многих убрали. Убили, опозорили, купили… Помнишь сенатора-демократа от Миннесоты, погибшего с семьей в авиакатастрофе? Пол Велстоун. Он собирался провалить сельскохозяйственный закон о компенсациях. Или парня, который чуть не стал премьер-министром Голландии, противника иммиграции? Он обнаружил, куда исчезли фонды помощи, прикарманенные «Десяткой». Откуда взялся «полоумный одиночка», всадивший пять пуль ему в голову? И Сирхан [26] такой же одиночка. Только семья его теперь не знает, куда деньги девать. До сих пор не привыкли. А Агджа, который загнал четыре пули в Папу? Четкая работа, он и не должен был убивать, надо было только дестабилизировать Италию. А «Десятка» сорвала куш на торговле антитеррористическим снаряжением. Политика тут попутный фактор, на последнем месте. И никакой личной неприязни. Голая выгода. Такие караси-идеалисты, как ты, в систему не вписываются. Их место на сковородке.
— Замолчи.
Но Джо уже понесло.
— Это история давняя. Вечная. Когда в тысяча триста десятом году две семьи в Венеции планировали свергнуть дожа, простой капрал Энцо Андолини с несколькими приятелями схватил заговорщиков, спас правителя. Заговор Баймонте-Тьеполо. Предателей подвесили в кастелло и разделали, как свиные туши. Энцо ловко воспользовался этим случаем: шантажировал каждого последующего дожа и вымогал для себя все новые привилегии. Набил мошну под видом заботы о благе Республики. Он с дружками и основал этот Совет десяти, распустивший щупальца далеко за пределы Венеции… А как ты обнаружил бумаги Миммо?
— Ваши черные тени, конечно, не раз обшаривали квартиру Мейера?
Она только пожала плечами.
— Но кое-чего не заметили. Где твои подельники?
Арабелла заковыляла обратно к кровати.
— Значит, они тебя упустили. Следя за тобой, можно выйти на меня, это всем понятно. Ты ведь спасал мне жизнь чаще, чем я тебе. Меня бы давно убрали, если б ты умер. А может, я бы сама покончила с собой.
Виктор молча встал и направился к двери.
— Не уходи, пожалуйста. — Она тоже поднялась.
Он вышел, тотчас вернулся и протянул ей красную коробочку.
В хижине горела только одна лампочка в кухонном отсеке. Но и в ее неверном свете глаза морского монстра сверкали все так же хищно, зеленые камни лучились жутким огнем. Браслет сам собой скользнул на запястье Арабеллы. Молодые люди присели рядышком на край кровати, не отрывая глаз от украшения.
— Его когда-то носила венецианская примадонна, — припомнил Виктор объяснения Карлы. — Дожу не понравилось…
Арабелла прижала палец к его губам:
— Хватит семейных тайн и проклятий, ладно? Прекрасно, — прошептала она, склоняя голову к нему на плечо.
Виктор почувствовал тепло ее тела и понял, как ему не хватало этой женщины. Он мягко отстранился.
— Что, Виктор?
— Хочу предложить тебе десерт, — ухмыльнулся он, вспомнив содержимое холодильника.
Полез в морозильное отделение, а когда вернулся к кровати, Арабелла уже успела раздеться и нырнуть под одеяло.
— Закрой глаза.
Она молча подчинилась. Ореховое мороженое завалялось в морозилке, она уж и забыла, когда купила его.
— Джо… Твое настоящее имя?
Голос его прозвучал хрипло и неуверенно. Руки протянулись к ее щекам, как к антикварной вазе. Не отвечая ни слова, она крепко обняла его.
Рональд Перецки родился и вырос в Ньюфэйне, в паре миль от «девятки», и никуда надолго не отлучался. Коллеги и начальство не подозревали в нем ни особого служебного рвения, ни тем более скрытых амбиций. Все знали, однако, что парень он надежный.
Никогда не отлынивал от скучных занятий со школьниками о вреде алкоголя за рулем. Всегда вовремя предупреждал водителей о грозящих неприятностях. Например, о «лысой резине». Работать не рвался, но и от своих обязанностей не увиливал. Инициативы не проявлял, хотя знал, что именно инициатива ведет к продвижению по службе, к полированным столам в Монпелье.