Помни меня.
Помни нас.
И если тебе когда-нибудь случится проходить мимо могилы нашей тетки, дай мне слово, что плюнешь на нее!
XIII
Палец Найалла, запнувшись о слово «могила», так и застрял там надолго. Чувствовал он себя так, словно пьет тягучее, черное вино — пьет и не может остановиться.
Кровь тяжелыми, неровными толчками стучала у него в висках — читать дальше не было сил… Растерявшись, парень никак не мог понять, на каком эпизоде из истории Фионы остановиться — поднести его к свету, чтобы получше рассмотреть. Что-то не давало ему покоя. Что тут самое важное, гадал Найалл. Возможно, ее встреча с Джимом? Нет, в такое как раз поверить легче всего. Любовная интрижка, которая разом перевернула всю ее жизнь?
Может, ему нужно задуматься над той страшной смертью, которую девушка приняла вместе с сестрой — и теткой — всего в четверти мили от того места, где сам Найалл в тот день разбирал почту?
Он так и не мог решить, что выбрать, за что зацепиться. Никак не связанные между собой образы кружились в его мозгу, реальные и выдуманные, в которых волки и люди, затянутые в черную кожу, гнались за женщинами, волокли их, кричащих, задыхающихся от ужаса, в чащу леса.
Парень снова осторожно потрогал последнюю страницу — и вздрогнул. Ему вдруг показалось, что Джим, как живой восстав из этого дневника, коснулся пальцем его небритой щеки — чтобы убедить в том, что он не плод воображения умирающей Фионы. Но больше всего Найалла потрясло другое — вплоть до самой последней страницы рука девушки ни разу не дрогнула… ни одно из нацарапанных ею слов не расплылось под капнувшей на него слезой. Нет, рука Фионы до самого конца была тверда — как дуло пистолета в руке убийцы. Внизу, под последней строкой, рукой Фионы была подведена жирная черта — словно задернули занавес. Но что это значило, ломал себе голову Найалл… Где второй дневник? Куда должен был отец Мэллой «бросить цветы»?
Больше всего на свете он сейчас жалел о том, что не может сесть и спокойно обсудить все это с Фионой. Ему еще никогда не доводилось встречать такую девушку — девушку, которая не стеснялась признать собственную вину и беспомощность, и это при том, что душа ее была словно выкована из какой-то редкой, еще неизвестной людям хромированной стали!
Интересно, смогли бы они стать друзьями, гадал Найалл. Нет, вряд ли — скорее всего, она даже не обратила бы на него внимания… как и все другие девушки, с которыми он делал робкие попытки познакомиться. Пару дней назад ему случилось проходить по Стрэнд-стрит мимо «дома убийцы», как уже успели прозвать его местные. Теперь он знал точно, где именно Фиона нанесла тетке смертельный удар лопатой, который хоть и не снес той голову, но тем не менее уложил ее в могилу. Найалл отнюдь не собирался идти на кладбище, чтобы там, встав на колени возле могилы Фионы, дать ей сентиментальную клятву отправиться посмотреть пирамиды — поскольку догадывался, что сама Фиона, вероятнее всего, подняла бы его на смех или обозвала бы идиотом, которому делать нечего, кроме как тратить время на покойников.
Тогда что ему делать?
Найалл рассеянно повертел дневник в руках — только теперь он делал это осторожно, как будто чужие мысли, до отказа заполнившие записную книжку, при неосторожном обращении могли пролиться на пол. Что теперь делать? Отнести дневник в полицию? Он живо представил себе, как будет сидеть в участке, пока один из дежурных сержантов станет допрашивать его, когда выяснится, что он нарушил закон, потому что не имел права забирать домой важнейшую улику. Он даже представил себе этого сержанта, жирного, с заплывшими глазами и пухлыми, как сосиски, пальцами. А Найалл будет глупо улыбаться в ответ, разыгрывая из себя доброго самаритянина, — до той минуты, пока тот же самый сержант не выяснит, что он и есть Найалл Френсис Клири, единственный сын Мартина и Сары Клири, которому когда-то давно едва удалось избежать обвинения в попытке физического насилия.
И что из того, что все это случилось, когда ему было всего пятнадцать и он стоял, прижавшись спиной к стене школы, пока чокнутый Ларри и его вечный прихлебатель и добровольный помощник Чарли швырялись в него камнями и обзывали его мать «чертовой уродиной» только за то, что она, хромая, опиралась на палку?! Что с того, что родители Чарли и Ларри согласились не доводить дело до суда, ведь отец Найалла ходил к ним и униженно кланялся и просил за сына — даже пообещал целый год бесплатно чинить им водопровод? Они никогда потом не говорили об этом между собой. Но с того дня, когда мать, поставив перед ним тарелку с ужином, спрашивала, вкусно ли, Найалл всякий раз слышал в ее голосе слезы благодарности.
Конечно, копы обязательно выслушают его, разве нет? Проклятье, пусть только попробуют не выслушать!
Но разгадка того, что случилось с Рошин и Ифе, спрятана где-то в Каслтаунбире, в церкви Пресвятого Сердца… Интересно, служит ли там еще отец Мэллой? Найалл, закрыв глаза, попытался угадать, кому же все-таки удалось ускользнуть из дома Мойры Уэлш? Кто спасся? Может, Ифе? Но если так, тогда почему ее не нашли? Впрочем, возможно, это была неустрашимая Эвви, явившаяся незадолго до того, как опустился занавес, и ушедшая раньше других? Или, может быть, бедняга Финбар, перестав рыдать, бросился на поиски, но так и не смог найти Фиону? Трудно представить, чтобы это была скептически настроенная Брона — разве что, устав лизать начальству задницу, она решила наконец сделать то, что требует от нее служебный долг. Отыскав в столе широкую резинку, Найалл скрепил ею рассыпающийся дневник и сунул его в рюкзак. Нет, он оставит его у себя, пусть эта записная книжка, которой совсем недавно касалась рука умирающей Фионы, укажет ему верное направление, пусть она придаст ему мужества!
Это была тайна, раскрыть которую предстоит Найаллу.
Трынь!
Еще даже не взяв трубку, парень уже заранее знал, кто звонит, — испуганно затрепыхавшееся сердце подсказало ему это еще до того, как в трубке раздался повелительный голос мистера Райчудури.
— Уже половина десятого, а вы все еще не на работе, — недовольным тоном проскрипел старший почтмейстер, о котором Найалл и думать забыл с той минуты, как открыл дневник и начал читать. — Как прикажете это понимать? Вы при смерти? Или в ваш дом ночью забрались грабители и унесли все имеющиеся у вас часы? Потому что я рассчитывал, что вы появитесь к восьми. Так что же случилось, мистер Клири? Прошу вас, просветите меня.
Господи Иисусе! Найалл затравленно глянул в окно — солнце уже высоко поднялось над подъемными кранами, которые пригнали сюда, судя по всему, чтобы превратить Нам в истинный рай для яппи. Оскар, бросив в сторону хозяина недовольный взгляд, шмыгнул на кухню — словно свидетель, спешащий поскорее убраться с места происшествия. Огненно-рыжий с черными полосками хвост кота, прежде чем исчезнуть за дверью, хлестнул Найалла по ногам — просто чтобы напомнить ему, кто тут главный.
— Очень извиняюсь, мистер Райчудури.
— Насколько я понимаю, это означает, что у вас нет ни холеры, ни какой-то другой смертельной болезни? И что вы пренебрегли своими служебными обязанностями вовсе не потому, что какие-то террористы взяли вас в заложники?