Фиона подробно описала мне ту женщину из коттеджа — Келли, кажется. Мне показалось, я заметила ее в толпе, когда, надвинув на лицо бейсболку, шмыгнула к своему велосипеду. Она была очень хороша собой — черное шелковое платье до щиколоток, залитое слезами лицо, словом, типичная героиня какой-то оперы. Стоит ей только заметить меня, и мне конец, успела подумать я. Келли сочувственно пожала тетушке Мойре руку, и отец Мэллой приступил к отпеванию.
Но подлинное безумие началось после того, как закончилась похоронная служба.
Видишь ли, Джим стал в Каслтаунбире яблоком раздора еще до того, как Брона, спохватившись, приступила наконец к исполнению своих обязанностей. Мнения местных на его счет разделились. Его приятель Томо, как выяснилось, успел уже засветиться в тюрьмах не только Корка, но и Дублина, иначе говоря, имел криминальный список длиной с милю. Поговаривали, что они с Джимом вместе учились в школе, да только не в обычной, а в исправительной — но проверить, так ли это, не удалось. Жутким историям об изнасилованных и зверски убитых девушках верили далеко не все — в особенности много сомневающихся было среди тех, кто сидел в пабе, когда Джим рассказывал ту легенду о волке, и кто попал под очарование его медоточивого голоса. Все это означало, что об упокоении на кладбище Глибе и речи быть не может. То же самое относилось и к другому погосту, в пределах городской черты. Слухи о массовых убийствах сделали-таки свое дело — очарование главного подозреваемого изрядно поблекло. В конце концов кое-как удалось принять компромиссное решение.
Кладбище Святого Финнеаса очень старое — с одной стороны оно вплотную примыкало к дороге, вдобавок там почему-то не было церкви. Оно выглядело древним, еще когда мы были маленькими, а прошедшие годы не добавили ему привлекательности. Поскольку Джим, насколько можно было судить, не оставил после себя безутешных родственников, мэр объявил, что его многочисленные поклонники могут в складчину приобрести могильную плиту, под которой и упокоится их кумир. Поговаривали, что многие «спонсоры» пожелали остаться неизвестными. Кстати, таких было немало по всей стране. Проклятье, думала я про себя… Сколько же раз он пересказывал эту историю о волке-оборотне? Но когда сотни рыдающих женщин едва не передрались за честь взвалить себе на плечи белоснежный гроб, перекрыв все движение в Каслтаунбире, отцы города мигом пожалели об этом решении.
Многочисленные телекамеры сопровождали скорбную процессию на всем пути, пока та, просочившись сквозь узкие кованые ворота, двинулась дальше. Я благоразумно убралась из церкви еще до окончания службы и, оборудовав себе наблюдательный пункт в кустах возле коттеджа Ифе, разглядывала их в бинокль. Желающих бросить горсть земли в могилу Джима оказалось так много, что в воздухе клубилось целое облако пыли, не дававшей мне разглядеть, что там происходит. От горестных женских воплей в жилах стыла кровь — так кричат стервятники, когда кружатся над падалью. Убей ее или займись с ней любовью, малыш Джимми, качая головой, подумала я. Похоже, этим бедолагам не столь уж важно, кого из них ты выберешь, верно? Толпа скорбящих стала понемногу редеть только с наступлением темноты, когда опустившиеся на город тучи разразились дождем, немного прибившим на дороге пыль.
Однако кое-кто еще остался — даже на расстоянии я могла различить в бинокль знакомые лица. Две девчушки, на вид не старше двенадцати, благоговейно ровняли землю перед надгробием. И опять мне на ум пришли столь любимые Фионой фараоны… Наверняка их похороны сопровождались подобным же безумием. Какая-то женщина, воткнув в землю свечу, зажгла ее. Ветер дергал ее за юбку, заставляя ту обвиваться вокруг костлявого тела, но бедняга, похоже, ничего не замечала. Спички одна за другой гасли у нее в руках — она все чиркала и чиркала. Наконец свечка загорелась, и она ушла.
И вот возле свежей могилы осталась только одна женская фигура.
Она стояла ко мне спиной — снова опустившись на колени, как будто проклинала Бога, во второй раз отнявшего единственное, что у нее оставалось. Потом, словно почувствовав на себе мой взгляд, женщина подняла вуаль и обернулась. Я поспешно заползла обратно в кусты.
Но тетушка Мойра успела заметить меня. Знаю, что успела.
И с тех пор я расплачиваюсь за это.
Странная штука — время. Говорят, оно лечит, но это не так. Время помогает забыть какие-то подробности. Думаю, за эту милость нужно благодарить природу.
Поначалу люди, казалось, не могут даже толком вспомнить, что, в сущности, произошло — даже при том, что были тому свидетелями. Скольких женщин все-таки убил Джим? Трех? Или только двух? Какого цвета были у него глаза: орехового, как утверждало большинство, или все-таки зеленого? Вопросы, вопросы… А пройдет еще немного времени, люди забудут подробности, и тогда на свет появится еще одна легенда. Держу пари, так случится и с «сестрами-убийцами Уэлш», потому что в конечном итоге с нас были сняты все подозрения. После четырех недель мучений, когда нас по очереди таскали в участок, где мы до дыр проглядели обои, и возили в Корк, на допрос к высшим чинам, копы наконец сдались и оставили нас в покое.
Брона, благослови ее Бог, догадывалась, конечно, что это наших рук дело, но помалкивала. Впрочем, большинство местных, думаю, тоже. Все это в конечном итоге привело к тому, что мы втроем приобрели репутацию женщин, с которыми лучше не связываться. Моя прежняя, в качестве сексуальной стервы, поблекла в лучах новой «славы». Мифический ореол прилип к нам намертво — поэтому мы только кивали и отмалчивались.
Но всему когда-то приходит конец — телекамеры и любопытствующие убрались с нашего заднего двора, где покорно месили грязь несколько месяцев подряд. Правда, мальчишки украдкой перешептывались нам вслед, когда мы проходили по улице, но все-таки не так, как раньше, когда каждый готов был вывернуть шею, лишь бы поглазеть на нас. Теперь же они просто старались не встречаться с нами глазами. Фиона даже сказала, что многие в городе уверены — мы все трое обладаем какими-то темными магическими чарами. Лично мне это осточертело: все, чего я хотела, — чтобы поскорее вернулась Эвви.
Однако над памятью тетушки Мойры время было не властно.
— Повредилась в уме, бедняжка, — примерно так Джонно пытался втолковать мне, что происходит. Просидев на могиле Джима почти неделю, она слегла с тяжелым воспалением легких и с тех пор отчаянно кашляла. Мы с сестрами до смерти боялись столкнуться с ней во время наших вылазок в город, но, к счастью, Бог миловал — этого не случилось ни разу. Однажды, оказавшись возле ее дома, я углядела в окне табличку «ПРОДАЕТСЯ». Правда, пару недель спустя она исчезла, а потом я заметила, что бригада рабочих чинит дымоход, которым Мойра в последнее время пользовалась почти постоянно.
В те дни, когда у Фионы были уроки (ты ведь не мог серьезно думать, что директриса укажет на дверь местной знаменитости?), а Ифе развлекалась тем, что гоняла туристов с участка, который она приобрела на деньги, выплаченные страховой компанией за сгоревший «мерс», я пыталась разузнать, что поделывает наша дорогая тетушка. Называй меня психопаткой, чокнутой — меня, случалось, называли и похуже, и ничего, выжила. Но меня мучил один вопрос… Я хотела выяснить, почему за все это время она ни разу не появилась у нас перед домом, размахивая Библией и угрожая нам вечным проклятием? Знать бы, где она сейчас, и я бы успокоилась. Но ощущение, что она везде и нигде… Это сводило меня с ума.