Впрочем, допустимы небольшие отклонения, индивидуальные вариации, которые конечный потребитель может добавить или убрать из своего облачения по собственной прихоти. К примеру, то облачение, которое я сейчас натягиваю на свое помятое израненное тело, является точной копией повседневного костюма абсолютно во всем, кроме одного: в нем добавлены усы.
Нет, правда, очаровательный участок лицевого волосяного покрова, тонкий клочок шерсти, ненавязчиво, без преувеличений подчеркивающий мои мужские достоинства. Я заказал их в «Нанджутсу корпорэйшн» — отдел облачений 408, усы «Дэвида Нивена № 3», $26.95 — и намертво приделал к запасной личине, как только уехал доставивший их почтовый фургон. Я ликовал, как ребенок рождественским утром, и хотел как можно скорей испробовать новую игрушку. Прихлобучить ее и наблюдать, как падают в обморок женщины. Так, по крайней мере, утверждала реклама.
К сожалению, Эрни при виде моего украшения каждый раз взрывался таким хохотом, будто весь день нюхал эфир, так что спустя два дня непрерывного замешательства я перестал надевать этот костюм. Однако сохранил на всякий случай в качестве запасной пары, и теперь просто счастлив такой рачительности. Я напяливаю одну из немногих оставшихся у меня рубашек, влезаю в брюки и оплакиваю утрату шляпы и пальто, предметов, беспечно оставленных мною во время панического бегства. По лязгающей пожарной лестнице я сползаю с крыши и, не имея ни малейшего желания убивать очередной час на попытки остановить такси, решаю отыскать ближайший телефон-автомат. Он сломан. Я прохожу квартал, обнаруживаю еще один, тоже сломанный. Это что, обычай такой в Нью-Йорке, а? Наконец я добираюсь до исправного автомата, сообщаю свои координаты — тут уже появились таблички, и похоже, что я очутился в Бронксе, — первой же таксомоторной компании, какую нахожу в истерзанных «Желтых страницах», дождавшихся-таки меня в этой будке. Сейчас около часа ночи, почти час прошел с тех пор, как усеянный шипами хвост чуть не обезглавил меня, так что остается надеяться на то, что такси не задержится. Я устал.
Через тридцать минут я с потрепанным в боях саквояжем наперевес вваливаюсь в отель «Плаза» и ковыляю к стойке портье. Все мысли по делу — о Саре Арчер, о миссис Макбрайд, о Доноване Берке и его «Эволюция-клубе», даже об Эрни — съежились на задворках моего сознания. От меня вообще ничего не осталось: я — оболочка, скорлупа, и мои мысли давно сбились с курса.
— Меня зовут Винсент Рубио, — шепчу я портье, пареньку столь юному, что он здесь, видимо, на практике от начальной школы, — и мне нужна комната.
Портье, ошарашенный моим багажом, потухшими глазами и резкими манерами, начинает, заикаясь:
— У вас… у вас… у вас есть…
Голову даю на отсечение, я знаю, что за этим последует.
— Если ты скажешь, что комнаты нет, — мой мозг уже спит и видит сны, поручив всю работу телу, — если ты скажешь, что я должен был заказать номер заранее, если ты просто захочешь произнести слова: «Я сожалею, сэр», — я перепрыгну через этот прилавок и откушу тебе уши. Я вырву твои глаза и заставлю их съесть. Я выдерну у тебя ноздри и засуну их тебе в задницу, и более того — куда более того, — я удостоверюсь, что ты никогда, никогда не станешь отцом своего ребенка, причем сделаю это самым ужасным, самым злобным, самым умопомрачительным способом, какой только способен представить себе твой крошечный умишко. Так что если не желаешь насладиться собственными криками от мучительной, леденящей кровь, унизительной боли, советую взять мою кредитную карту, выдать мне ключ и сообщить, какой лифт доставит меня в номер.
Мое размещение в президентских апартаментах прошло просто великолепно.
Если нью-йоркская «Плаза» еще не проходит по классу лучших в мире странноприимных заведений, настоящим заявлением я выдвигаю ее в таковые. А если она уже попала в этот престижный список, предлагаю учредить новую категорию под названием «Самая Удобная Койка» и на законных основаниях присвоить первое место кровати королевского размера — императорского размера — размера пожизненного диктатора, — на которой мне посчастливилось скоротать прошлую ночь.
Несмотря на множественные ранения различных частей тела, я не сдвинулся во сне ни на дюйм. Несмотря на то что ушибленный хвост приобрел синеву ночного неба, которая совершенно не сочетается с естественной зеленью моего тела, я ни разу не повернулся. Несмотря на уйму образов, заполонивших мою голову, будто пассажиры переполненного вагона метро, видений, способных на всю жизнь обеспечить психоаналитика пищей для размышлений, меня не мучили кошмары. Не было вообще никаких тревожных снов, не говоря уж о рыщущих по городу динозаврах-мутантах, и все это я ставлю в заслугу кровати, чудесной кровати, не слишком жесткой, не слишком мягкой и обложенной подушками во всех надлежащих местах. Теперь я понимаю, почему млекопитающие так оплакивают невозможность вернуться в материнскую утробу.
После ночных неудач я чувствую себя вправе заказать обслуживание в номер. Правила Винсента недвусмысленно гласят: если когда-нибудь тебе случится подвергнуться в тихом переулке нападению твари, которая по законам природы существовать не может, накладные расходы по делу автоматически утраиваются.
Завтрак — яичница из трех яиц, два ломтика бекона, два колбасных паштета с гарниром из овсянки и печенья, шесть блинов, четыре вафли, жареный французский батон, три бисквита, жареная куриная грудка, блюдо медовых пончиков, жира поменьше, молока побольше, а также апельсиновый сок — был доставлен и расставлен на тумбочке официантом по имени Мигель, и хотя я подумываю, не попросить ли его принести с кухни кое-какие приправы, что-то во мне леденеет при мысли о веточке базилика, прямо сейчас, с утра пораньше. Странно. Все проходит, и это тоже пройдет.
Быстренько прослушиваю свой автоответчик в Лос-Анджелесе, и среди угроз и уговоров разнообразных кредитных учреждений обнаруживаю два коротких послания от Дана Паттерсона с просьбой позвонить ему, как только представится такая возможность. Мне совершенно не хочется сообщать Дану о моем местопребывании, так как он сильно обидится, узнав, что с ним не поделились информацией, а потому я решаю позвонить попозже, когда мои угрызения совести улягутся под воздействием травки.
Только я кладу трубку и макаю блинчик в подтаявшее масло, как звонит телефон.
— Алло? — бормочу я с полным ртом блинов.
— Это… детектив? — Знакомый голос, но смутно. Не то чтобы знакомый, но я его знаю.
— Именно так. А вы?…
Молчание. Я стучу по трубке, чтобы убедиться, работает ли. Работает.
— Думаю, у меня… — Голос сходит на нет.
— Вы не могли бы говорить погромче? Ничего не слышно.
Вдруг я соображаю, что сбилось мое облачение: левое «ухо» отошло от слухового отверстия, и скула моего человеческого лица закрывает доступ каким-либо звукам. Должно быть, сдвинулась во сне. Проклятье, я-то надеялся выйти сегодня на люди, не переклеивая маску эпоксидной смолой. Слегка подергав туда-сюда, я приспосабливаю личину, так что могу хотя бы закончить разговор.