— Да, да, неплохо. Ах-ха, да, да.
Она зажимает мой нос большим и указательным пальцами и крутит его, явно не рассчитав силы. От ее шалостей на глазах у меня выступают слезы.
— Я хочу сказать, что провела время по-настоящему отлично.
— Отлично, — вторю я, потирая нос. Потом поворачиваюсь к парочке оправдаться, пожать плечами, как-то дать понять, что эта сцена, какой бы сладострастной она ни казалась, вовсе не то, что они думают, но пожилые дины спешат удалиться.
Сара снова хватает меня за нос, но я мягко отвожу ее руку:
— Тебе нужно немного поспать.
— Все, что мне нужно, — шепчет Сара, стукаясь своим лбом о мой, — это ты.
Я делаю вид, что не слышу.
— Ты-ты-ты, — повторяет Сара, и теперь от этого голоса уже не заслониться. — Ты мне нужен.
На это нет лучшего ответа, чем его отсутствие, так что я держу язык приклеенным к нёбу все время, пока мы ждем лифт, который явно попал в некое искривленное пространство.
Наконец-то он прибывает, и латунные двери раздвигаются. Я отступаю, пропуская выходящих пассажиров: молодую влюбленную пару, прямо-таки приросшую друг к другу. Но когда я отхожу влево, они тоже отходят влево. Я шарахаюсь вправо — и они вправо.
Это зеркало. Предпочитаю не думать об этом. Мы входим.
Подъемник срывается с места с таким ускорением, что мы с Сарой чуть не валимся на пол — ну, конечно, теперь он скоростной — и едем до верхнего этажа, снова крепко ухватившись друг за друга.
— Быстрый, — хихикает Сара, вцепившись в мое плечо.
Президентские апартаменты отделены от обычных номеров длинным коридором. Долгий путь и для трезвого, а как волочить туда Сару, я и представить себе не могу. Словно усталый мореход, знающий, что долгий путь подходит к концу и близится возвращение к семье, друзьям и домашним обедам, я перекидываю через плечо руку Сары и по ветру устремляюсь в плаванье. Мы ухитряемся преодолеть коридор, лишь несколько раз споткнувшись и поскользнувшись, Сара то приходит в себя, то снова вырубается, как сломавшийся телевизор. Я открываю дверь.
Проклятье, до чего ж велик этот номер. Короткими быстрыми скачками я пересекаю мраморную прихожую, подталкивая Сару к кровати. Тут мне бы очень пригодился хвост, и я даже раздумываю, не выпустить ли его ненадолго. Но для этого придется снять штаны, да и меньше всего мне хочется, чтобы заглянувший ненароком посыльный застал Сару Арчер распростертой на кровати и меня голышом ниже пояса. Прекрасно обойдусь и ногами.
Сара опять возвращается к жизни, когда я кладу ее на кровать и пытаюсь придать телу положение, представляющееся мне естественным.
— Хххдеееааа?
Я принимаю этот растянутый слог за попытку выяснить координаты.
— В моей постели.
Сара прыскает с явным удовольствием. Ее пальцы ползут по моим рукам, словно гигантские пауки, хватаются за рубашку, тащат за воротник, пытаясь утянуть меня в эти простыни и подушки.
— Сара, нет. — Тон мой тверд, как плавленый сыр. Она тащит сильнее. — Нет. — Чуть лучше, однако недостаточно, чтобы она прекратила тянуть ко мне губы, сложенные для поцелуя.
Было бы так легко, так приятно сказать: «Какого черта, это просто секс, кого волнует наш род и природа, кто знает, что правильно, а что порочно», и не просто уступить соблазну, но отдаться ему целиком, однако хотя нравственность явно отправилась в увольнение, некие остатки моего сверх-Я лезут занять ее место. И несмотря на то что сердце и чресла по-прежнему увлекают меня в уют этих рук, этих губ, этого потрясающего матраса, голова остается достаточно холодной, чтобы отринуть мечты и отступить с поднятыми руками.
— Я не могу. Я хочу, но — не могу.
— Ты… женат? — спрашивает Сара.
— Нет… не в этом дело…
— У тебя… у тебя есть подружка?
— Нет. Послушай… — Тут звонит телефон. Я не обращаю внимания. — Послушай… — повторяю я, и снова звонит телефон. Индикатор сообщений горит с тех пор, как я зашел в спальню. Еще звонок. — Не забыть бы, что имел в виду, — говорю я и снимаю трубку.
— Вот дерьмо, он дома! Рубио, где ты шлялся, черт тебя побери!
Гленда.
— Гленда, это не может подождать? Я… занят.
— Так ты сначала просишь меня о долбаной помощи, а потом охренительно занят, чтобы услышать, что я нарыла, так? Я намеки понимаю…
— Подожди! Подожди — ты что-то нашла?
— Нет, раз так, ничего. — Ну вот, надулась теперь.
Сара вьется на простынях, тянется к моим рукам, тащит меня к себе.
— Оставь этот телефон, — обольстительно воркует она. — Потом им позвонишь.
Блеск, теперь двух дамочек успокаивать. Саре я показываю палец — одну секундочку, умоляю, одну секундочку — и отступаю в затемненный угол спальни.
— Глен, прости меня. Тут просто… черт знает что творилось. Но все, что ты раздобыла, я выслушаю с радостью.
— Только не по телефону. Нам нужно встретиться, Винсент.
— Парень, который говорил мне это последним, уже сыграл в ящик.
— Что?
— Потом расскажу. Встречаемся прямо сейчас? Ты не можешь хоть в общих чертах объяснить?
Гленда колеблется, но ответ ее тверд:
— Лучше не стоит. Можешь подвалить в «Червоточину»?
— Сейчас?
— Сейчас. Сам поймешь, как это важно для тебя.
— Да, да, конечно. Дай мне двадцать минут. И еще, Глен — будь осторожна.
— Как всегда.
Я поворачиваюсь к Саре, прокручивая в голове извинения и причины, по которым я вынужден покинуть ее в столь решающий момент наших… отношений. Но услышав ровное дыхание с легким посапываньем, понимаю, что объяснения можно отложить на следующий раз. Сара Арчер отключилась, одной рукой продолжая сжимать мою штанину.
— Прости, — шепчу я. — Я так сожалею.
Ее кожа блестит в тусклом отблеске горящей в гостиной люстры, и столь чиста и непорочна эта бледная матовая поверхность, что заслуживает прощального поцелуя. Когда я наклоняюсь к ее щеке, Сара приоткрывает глаза и смотрит на меня с нарастающим изумлением. Она поднимает ладонь и гладит мое лицо, и тепло ее прикосновений доходит до самого сердца. Она говорит:
— Ты… ты похож на того, кого я знала когда-то. Давным-давно.
— Кто же это? — шепчу я.
Но Сара уже спит.
В канун Дня всех святых бар динов на задах «Червоточины» выглядит совершенно обычно: травка, шум, пьяные крики. Но того бедлама, что творится в передней части, где собираются млекопитающие, мне видеть еще не доводилось. Все здесь забито грязными обезьянами, наряженными в карнавальные костюмы той или иной степени идиотизма. Сквозь плотные ряды шмелей и нинзя, персонажей комиксов и французских камеристок я продираюсь к потайному ходу за туалетами.