Они сели на поезд, направляющийся на северо-запад Сицилии. Приют находился в шестидесяти милях от Палермо. Мальчик всю дорогу молчал, уставившись в окно. Когда отец Анджело предложил ему перекусить и протянул кусок курицы и хлеб, он схватил еду и, забившись в угол, стал, давясь, запихивать ее в рот в страхе, что отнимут.
Городок Эриче был некогда хорошо известен, особенно среди моряков, бороздивших Средиземное море. Когда-то люди стекались в это место поклонения вселенской богине Любви со всей Сицилии. Обнесенный каменной стеной город находился всего в миле от побережья и напоминал настоящую цитадель, сохранившую атмосферу Средневековья.
Поездка на такси доставила мальчику массу острых ощущений, поскольку дорога была крутой, со множеством виражей по краю обрыва. Когда он увидел городские стены, его обуял страх, и он прижался к отцу Анджело, решив, что его везут в тюрьму. Это искреннее проявление детской беспомощности тронуло отца Анджело.
Их встретил толстый монах с повозкой, в которую был запряжен осел. На ней они и проделали последнюю часть пути. Мальчик крепко держался за руку отца Анджело до тех пор, пока они не прибыли в монастырь.
Мальчик оказался в спальне с рядами аккуратно застеленных кроватей. Ближайшую к двери отвели ему.
— Теперь ты будешь спать здесь. А вот твоя тумбочка для личных вещей…
Ребенок не двигался, словно ноги его приросли к полу. Отец Анджело похлопал по кровати, приглашая его присесть. Но мальчик в страхе попятился.
— Ты будешь здесь спать, — терпеливо повторил священник. — У тебя будет много друзей. Я тебя скоро с ними познакомлю. А сейчас мы пройдем по монастырю, и я покажу, где ты будешь обедать и заниматься. Ты умеешь играть в футбол?
Мальчик ничего не ответил, его лицо оставалось абсолютно бесстрастным.
Панический ужас отразился на его лице, когда они вошли под гулкие своды классной комнаты, где было полно мальчишек, которые зашумели, но тут же притихли при появлении отца Анджело. Он сообщил, что их новый товарищ приступит к занятиям со следующего дня. Мальчик при этом прижался спиной к двери и затравленно озирался.
Затем они зашли в трапезную, где столы были накрыты для чая. Брат Томас, добродушный толстый монах, ласково улыбнулся новичку, но получил в ответ лишь надменный взгляд, чему невероятно удивился.
— Ну-с, кто у нас тут? Ты еще совсем крошка! Так как же тебя звать, а?
Отец Анджело погладил его по голове и сообщил, что имени у малыша, судя по всему, нет, так что им придется самим как-нибудь назвать его. Брат Томас понимающе кивнул и сказал:
— Надо подумать. Какое бы имя выбрать для такого симпатичного мальчугана? Как насчет Артура? У нас ведь еще нет Артура, правда, святой отец? Ты хочешь быть Артуром?
Мальчик попятился, и отец Анджело повел его в маленькую часовню. Тут было темно и холодно. Перед рядами деревянных скамеек возвышался алтарь, покрытый красным шелком; две свечи в золотых подсвечниках освещали распятие. Высоко над алтарем висела икона Богоматери с Младенцем. Отец Анджело перекрестился и собирался опуститься на колени, когда мальчик вдруг закричал. Его лицо исказилось от ужаса, и он бросился бежать прочь от темных ликов на стенах, не разбирая дороги. Он не понимал, где находится выход, и стал биться о стены, не обращая внимания на боль, которую причинял себе, ударяя загипсованную руку.
Когда отец Анджело наконец поймал его, он тяжело дышал и скрежетал зубами. Опустившись перед ним на колени, священник протянул руку и погладил его по голове. От первого прикосновения мальчик вздрогнул и по-звериному огрызнулся, но быстро успокоился и затих. Отец Анджело взял его на руки и отнес в свой кабинет, где усадил в кресло — единственное комфортабельное место для сидения во всем монастыре.
Сам он сел за письменный стол и, подперев щеку кулаком, стал разглядывать мальчика. Возможно, на этот раз он взял на себя слишком много, но, видимо, богу угодно, чтобы здесь это неприкаянное создание обрело дом.
С другой стороны, было очевидно, что этот ребенок потребует особой заботы, а также много сил и времени, которыми отец Анджело не располагал. Монастырю приходилось самостоятельно обеспечивать себя и пятнадцать сирот, находящихся на его попечении. Причем детей надо было не только прокормить, одеть и обуть, но и дать им образование. При монастыре имелись сыроварня и пекарня, кроме того, два клочка земли, которые надо было засевать зерновыми и вовремя убирать урожай. В остальном монастырская братия и их питомцы зависели от частной благотворительности. Десять монахов работали по пятнадцать часов в день только для того, чтобы прокормить себя. Денег катастрофически не хватало, а крыша в часовне протекала уже не первый год. Сейчас лето, но к зиме необходимо найти средства для ремонта отопительной системы: старые котлы вряд ли выдержат еще один сезон.
В глубокой задумчивости отец Анджело стал перебирать бумаги на столе. Он наткнулся на интересное письмо с просьбой принять на содержание неизлечимо больного мальчика, которому осталось совсем недолго жить.
Он стал читать дальше: в случае согласия взять на попечение Джорджио Кароллу монастырь получит крупную сумму, которая будет лишь первым взносом. Указанная в письме сумма потрясла его: на эти деньги можно было провести ремонтные работы во всем монастыре. В тот момент, когда финансовые проблемы казались абсолютно неразрешимыми, им послано избавление, как дар самого господа. Отец Анджело закрыл глаза и вознес небу молитву благодарности.
Он не слышал, как мальчик зашевелился в кресле, а когда открыл глаза, то встретился с ним взглядом. Малыш подошел к столу, но он был такого маленького роста, что его макушка едва виднелась из-за края стола.
— Меня зовут Лука, — необычно глухим, грудным голосом вымолвил малыш, чем привел отца Анджело в шоковое состояние. Он с трудом произносил звуки, выговаривая каждый слог медленно и неуверенно.
— Хорошо, значит, мы станем называть тебя Лука, — подавив волнение, ответил отец Анджело.
Лука требовал больше внимания и времени, чем любой другой воспитанник в приюте. Несколько недель упорного труда ушло на то, чтобы научить его есть по-человечески. Он норовил набить едой карманы или спрятать что-нибудь в матрасе на своей кровати, а иногда объедался впрок до полуобморочного состояния. Время шло, и некоторые монахи стали терять терпение, считая, что его выходки нельзя оставлять безнаказанными. Лука не только воровал еду, но и копался в тумбочках других мальчиков, ломал их пеналы и крал личные вещи. Если его ловили с поличным, он лишь равнодушно пожимал плечами.
Лука категорически отказывался пойти в церковь, сколько его ни уговаривали. Отец Анджело приложил все силы убеждения, какими обладал, и даже попытался применить физическую, чтобы ввести мальчика в дверь часовни, однако тот впал в настоящее исступление, кричал и кусался. В тех редких случаях, когда он заговаривал о чем-нибудь, окружающим хотелось провалиться сквозь землю от стыда, поскольку его речь представляла собой поток ругательств и непристойностей. То, какое впечатление это производило на всех, лишь воодушевляло Луку. Ему было не больше шести лет, но отец Анджело уже начал сомневаться, что им удастся продержать этого ребенка у себя в течение испытательного периода.