К дому Брендон и Блант подъехали после пяти вечера. В этот раз Анну они с собой не взяли.
На траве все так же валялись детские игрушки, началась постройка нового курятника, но птица свободно разгуливала по двору. В самом доме ничего не изменилось: постели не убраны, грязное белье запихано в стиральную машину. Но ни Гейл, ни детей, ни самого Сикерта нигде не было: они исчезли.
Из ящиков высовывались детские вещи и игрушки. У входной двери в куче валялись одеяла, подушки, непарные ботинки и бутылочки из-под детского питания. В комнатах ящики в шкафах были выдвинуты, а их содержимое валялось на полу. Все говорило о том, что уехало семейство в страшной спешке.
Было найдено несколько маловажных документов. Гейл имела льготы по оплате газа, электричества, продуктов и платы за жилье, но за дом уже давно никто не платил. Не нашли ни документов на право получения пособия на детей, ни документов на имя Сикерта. Не обнаружили также и мужской одежды, только у задней двери стояла пара резиновых сапог большого размера, возможно принадлежавших Сикерту.
Шелдон связался с местной полицией. Ему сообщили о двух зарегистрированных вызовах в дом, оба раза в связи с Артуром Мерфи и, видимо, с Верноном Крамером — и Мерфи, и Крамер были очень пьяны. Между первым и вторым вызовом прошло несколько месяцев, кроме этих двух раз, из дома Сикертов полицию больше не беспокоили. Местные полицейские подтвердили, что Гейл обращалась с заявлением о защите от своего брата, но понятия не имели, кто такой Сикерт.
Хозяин дома, некто Том Адамс, не получал платы уже полтора месяца, пару раз он видел Сикерта, но по большей части имел дело с Гейл и социальной службой. Жаловался он и в департамент социальной поддержки, но ответа не получил.
Обо всем этом Брендон доложил в участок. Так как личность Сикерта установить не удалось, сделать они могли совсем немного. Гейл с тремя детьми неизбежно нужны будут деньги, так что рано или поздно они все-таки ее выследят; как только она обратится в социальную службу, полицию немедленно известят об этом.
— А что, если она уехала не по собственной воле? — спросила Анна.
Шелдон покачал головой:
— Судя по состоянию дома, она успела взять с собой еду и детскую одежду, да и не похоже, чтобы ее вынудили уехать. Законом не запрещено переезжать, пусть даже она и не заплатила за жилье. Нет никаких оснований подозревать, что ей угрожали.
— Она очень боялась Сикерта.
— У нас нет никаких доказательств жестокого обращения с детьми, никаких жалоб в полицию, мы побывали в местной школе и в службе социальной поддержки. Вот пусть они ее и ищут — нас это, вообще-то, не касается. У нас нет повода для ареста.
— Но Сикерт ведь угрожал мне!
— Я в курсе, Анна. На этом этапе мы, как я понимаю, сделали все, что могли. До того как получим доказательства, предлагаю сохранять беспристрастность, быть на связи с социальной службой и следить, как будут развиваться события. Мы сняли отпечатки пальцев и пробьем их по базе данных. Если на Сикерта что-нибудь есть, мы легко выясним, кто он такой. А пока что для нас на первом месте суд над Артуром Мерфи.
Едва Анна зашла домой, как позвонил Майк Льюис и сказал, что он рядом и может заглянуть к ней на минутку. Зайдя в квартиру, Льюис рассыпался в извинениях, что был страшно занят и никак не мог раньше ответить на ее звонок.
Анна налила ему стакан вина и рассказала о фотографии, об аресте Мерфи, о своей поездке к Гейл, о том, что она записала весь свой разговор с ней.
Льюис перебил:
— Анна, зачем ты звонила? Ты говорила, что это срочно.
Она взяла диктофон:
— Вот зачем: внимательно послушай, что он сказал мне, когда я выезжала со двора.
Льюис наклонился вперед и прислушался. Анна остановила запись и включила ее снова:
— Слышал, что он сказал?
— Да.
— Со мной будет то же, что и с моим дружком, так? «Хочешь, чтобы и тебя порезали, как твоего дружка?» Правильно? Ну а теперь скажи мне: откуда он знает о Ленгтоне?
Льюис вздохнул и покачал головой:
— Может, он так просто сказал… ну, знаешь, от злости.
— А если нет? Если он откуда-то узнал о нас с Ленгтоном?
Льюис отхлебнул немного вина.
— Как он выглядел?
Анна описала Сикерта. Льюис молчал.
— Похож он на кого-нибудь из тех двоих, что сбежали после нападения на Ленгтона?
— Не уверен. Оба были темнокожие, только вот я не скажу, были у кого-нибудь из них дреды или нет. Я вообще отчетливо их не помню — так быстро все произошло.
— Красиник называл две фамилии, правильно?
— Да, только Сикерта он не упоминал.
— Ну и что? Может, это вымышленная фамилия. Мы на него ничего не нашли, даже имени его не знаем. В доме сняли отпечатки, но таких нет в базе данных.
— Анна, я не уверен. В смысле, с Баролли я, конечно, поговорю, может, он этих уродов лучше запомнил, но мы были в шоке — и я, и он.
— То есть ты не сможешь их опознать?
— Не знаю я. Говорю же, все произошло очень быстро.
— А как же отпечатки пальцев, которые вы снимали в их общежитии?
— Ну, снимали, да.
— Что, если мы сличим их с отпечатками этого Сикерта?
Льюис глубоко вздохнул:
— Ну да, можешь попросить Шелдона, он распорядится.
Анна прикусила губу:
— Знаешь, честно говоря, он вовсе не рвется разыскивать Гейл, Сикерта и детей. Может, ты поможешь?
— Анна, я занимаюсь расследованием другого убийства.
— Ладно, не бери в голову! — отрубила она.
— Нет, послушай. Я сделаю, что ты просишь, только пойми, нужно обращаться к тем людям, которые занимаются розыском и…
Анна не дослушала, она вскочила и сердито посмотрела на него:
— Ты же сам знаешь, что это за работнички. Ленгтон жив, вот если бы он погиб, тогда все было бы по-другому. Тысячи нелегальных иммигрантов на свободе, про отпущенных под честное слово я вообще молчу, и дело это положат в стопку с тысячью другими подобными.
Льюис тоже встал:
— Он знает?
— Ничего он не знает. Сейчас ему это совсем не нужно. Ему силы надо копить, восстанавливаться. И пугать, и тревожить его впустую, когда все еще может ничем не закончиться… мне совсем не кажется, что это правильно.
— Ну да, нас с Баролли, значит, можно пугать.
— Не обращай внимания, Майк.
— Не могу я, слышишь ты? Не могу! Я проверю отпечатки, только ради бога, Анна, не дави на меня!
Анна проводила Льюиса до двери, и он сухо с ней распрощался. Она смотрела, как он спускался по каменным ступеням, и слышала, как он грохнул входной дверью.