— Не понимаю, почему вы так рассердились.
— Не понимаете? Что это — намек на то, что я не провел дело как положено? Мало того, что в этом расследовании вы выставляете меня полным идиотом, вы теперь еще вспомнили то, что было…
Она перебила его такой же гневной тирадой:
— В конце расследования вы оказались в больнице и поэтому не смогли явиться в суд. Вам известно, что после нападения на вас Баролли взял отпуск на две недели, потому что он был потрясен тем, что с вами случилось? Майк Льюис наблюдал за ходом суда, но он, скорее всего, получил такую же травму, как и Баролли. Я говорю о том, что мы, возможно, что-то просмотрели. Красиник признал свою вину, поэтому обвинения в убийстве были фактически предъявлены заранее, еще до суда.
Ленгтон глубоко дышал, стараясь взять себя в руки.
— Я всего лишь хочу покопаться в прошлом Карли Энн Норт, — продолжала Анна, тоже успокаиваясь. — Мы знаем, что она была проституткой, мы знаем, что она воспитывалась в разных сиротских приютах. Но мы знаем также, что перед смертью она перестала принимать наркотики и работать на улицах. Какие отношения связывали ее с Красиником? Кого или что еще она знала, а мы уже никогда не узнаем, потому что дело закрыто?
Ленгтон сел за свой стол:
— Вызовите Майка Льюиса, мне надо с ним поговорить.
Анна кивнула и вышла.
Примерно через полчаса Майк Льюис подошел к ее столу:
— Что происходит, черт побери? Он как с цепи сорвался! А тут еще ты ни с того ни с сего предлагаешь дорасследовать убийство Карли Энн Норт! Ты меня совсем запутала. Я сделал свое дело, Анна, и не хочу, чтобы мне намекали, будто я где-то лопухнулся, понятно?
— Майк, я не намекаю на это.
— Ну, значит, Ленгтон намекает.
— Тогда извини. Баролли не мог работать, тебе пришлось самому вести дело до суда.
— Красиник же сам признался, господи!
— Знаю, знаю, только зачем отрубать руки, отрезать голову? Какой в этом смысл?
— Какой? А вот какой! Эти чертовы нелегальные иммигранты приезжают из стран, где идет война, а там режут любого, кто попадается на пути. Если она ему отказала, если что-то сделала…
— Но ты ведь не знаешь, почему он ее убил. Ему двадцать пять лет, брату всего двадцать два…
— Ее изнасиловали, — бросил Льюис.
— Знаю. А вот что ты знаешь о том, где она была и с кем встречалась, перед тем как ее убили?
Майк Льюис вздохнул:
— Она этим промышляла с детства, за несколько лет до этого ушла из сиротского приюта, вела разгульную жизнь… Что еще тебе рассказать?
— Ну, например, у нее были контакты с Каморрой? Нам это известно?
— Нет, этого я не знаю. До последнего времени я вообще о нем ничего не слышал.
— Правильно. Вполне возможно, братья Красиник работали на него; может быть, и Карли Энн его знала, и когда она закончила торговать собой, когда перестала накачиваться героином, то, может, может…
Льюис отвернулся и пробурчал:
— Ладно, проверим, что у нас там на нее есть.
Было совершенно понятно, что она взбесила Майка Льюиса. По уклончивым взглядам остальных она поняла, что и они настроены против нее.
Ей стало немного легче, когда Ленгтон вызвал ее к себе в офис:
— Я поручил Майку найти все, что у нас есть по Карли Энн, но хочу, чтобы и ты ему помогла. Проведешь повторные беседы со всеми, кто связан с этим делом, и начинай работать с ним.
— Ему это не понравится.
— Ну и плевать. Принимайся за работу.
— Хорошо. Нам еще нужно перепроверить двоих человек, имена которых назвал Красиник, перед тем как отказался от своих слов. Все мы знаем, что случилось, когда вы отправились на беседу с ними, а вот не знаем мы, во-первых, настоящие ли это фамилии или нет, а во-вторых, есть ли здесь какая-то связь с Каморрой.
— Обе фамилии выдуманные, — сказал Ленгтон. — Их могли выслать из страны, сделать с ними все, что угодно, но в службе иммиграции никаких сведений о них нет. Может, Красиник и не знает, как их зовут по-настоящему. Парни как в воду канули.
— Но они ведь жили рядом с Рашидом Барри.
— Жили, но мы и этого выродка найти не можем — где-то на дно залег. — Ленгтон невесело усмехнулся и поднял руки вверх. — Тут с ума сойдешь. Ни следа Сикерта и двоих детей, ни парня найти не можем, который меня порезал… — Он открыл папку и развернул ее так, чтобы ей было видно. — Вот описание: у одного два золотых зуба — они мне в ночных кошмарах снятся. Может, это был Рашид Барри. Но представляешь, у скольких таких парней во рту золотые зубы? Другой, тот, что был с мачете, вообще непонятно кто. Не скажу, сколько ему было лет и какого он роста, — так быстро все случилось. Я поднимался по лестнице, а тут… — Ленгтон изобразил удар ножом.
Анна спросила, можно ли ей взять папку и поработать с ней.
— Да, забирай.
Она быстро пролистала страницы. Среди документов оказалась и фотография Карли Энн, которую Анна увидела впервые; до этого она рассматривала только страшные снимки, сделанные на месте убийства и в лаборатории судмедэкспертов.
На столе у Ленгтона зазвонил телефон, он схватил трубку, послушал что-то и положил трубку на место.
— Майк Льюис ждет, он связался с женщиной, у которой жила Карли Энн.
Анна подняла взгляд.
— Красивая была, — тихо сказала она.
— Что?
— Я говорю, красивая была, — повторила Анна и снова опустила взгляд на фотографию Карли Энн.
Смуглая кожа, правильные черты лица, большие голубые глаза. Высокая, стройная девушка, ростом не ниже метра семидесяти, и улыбка у нее необыкновенная — притягательная, загадочная. На шее массивная золотая цепочка с крестом.
В патрульной полицейской машине без опознавательных знаков за рулем сидел Майк Льюис, Анна устроилась рядом с ним, на пассажирском сиденье.
— А я и не знала, какая она была красавица, — произнесла Анна, глядя в окно.
— В морге ни за что бы не догадался, — откликнулся Льюис. — Глаза вылезли из орбит, на горле глубокие ножевые раны… Мне кажется, она недешево отдала свою жизнь.
— Ее нашли с золотой цепочкой на горле, да?
— Нет, ей же горло перерезали, голову чуть не отпилили, там кровищи…
— Так Красиник хотел убежать?
— Да, попробовал было, но его задержал полицейский, вызвал помощь, и парня доставили в местное отделение. Нам сообщили утром.
— Он сразу признался?
— А как тут не признаешься? Весь в ее крови, в руке нож с ее кровью.
— Он был под кайфом?
— Не знаю. Когда мы его увидели, он сидел, скрюченный, в своей камере. Под кайфом так себя не ведут — ну, если только то, что он принимал, не перестало действовать.