И Джейн рассмеялась, разрядив повисшее в воздухе напряжение.
Я продолжал серьезно разглядывать ее, пропустив мимо ушей эти замечания. Теперь мы сидели совсем рядом, и я отчетливо услышал, как отчаянно забилось ее сердце. Это меня обрадовало — значит, моя близость ее волнует. То же самое я почувствовал и в баре: едва увидев меня, Джейн уже не спускала с меня глаз и не скупилась на улыбки, пропавшие втуне по вине ее мерзкого начальника. Однако теперь что-то изменилось. Я видел: в ее юном сердце происходит нечто важное, — и сам не остался равнодушным. Даже если между нами ничего не произойдет, что-то останется навсегда. И я подумал: нет ничего плохого в такой неожиданной вспышке чувств. Иногда химия способна творить чудеса.
Когда лицо Джейн оказалось в нескольких сантиметрах от моего, я почувствовал, что едва владею собой. Светлые пряди падали ей на лоб, почти закрывая уши, брови были тонкими, нос маленьким, гармонично сочетающимся с чертами лица, красные без всякой помады губы сердечком складывались в манящий спелый плод. Она гордо держала голову, нежная кожа говорила о самой вызывающей юности.
— Дай-ка я на тебя посмотрю, — произнес я.
Девушка улыбнулась, грудь ее снова заколыхалась.
И тут все мои чувства словно распахнулись: я ощутил аромат и даже вкус ее кожи, смог прочесть ее мысли, проникнуть в самые сокровенные желания. Каким-то чудесным образом я увидел всю нашу троицу со стороны и понял, что сейчас между нами возникла новая, почти нерушимая связь. Моментальная вспышка чистой и преданной любви.
Виолета смотрела на нас с нежностью, теперь мы трое читали мысли друг друга, наш разговор без слов стал естественным и открытым.
Что же происходило в этой комнате? Мы могли откровенно обсудить загадку незримых нитей, связавших нас… Или об этом лучше было молчать?
Я еще раз пристально взглянул на Джейн, прижал ладони к ее щекам (руки мои пылали) и стал целовать ее глаза. То были долгие поцелуи, в которых рассудок, любовь и душа слились воедино. В эти мгновения я ощутил глухой рокот наслаждения — точно эхо в глубоком колодце. Меня как будто ущипнули за сердце, а потом я совершенно расслабился. И тут Виолета, сидевшая рядом с Джейн, обняла нас обоих, хотя больше прижималась ко мне. Я ощутил прикосновение ее грудей — высоких, набухших, но в то же время нежных и теплых. Сердце Виолеты стучало в мою грудь, ее лицо обдавало меня жаром.
Не сговариваясь, мы втроем приподнялись, словно желая слиться друг с другом в единое целое. Виолета прижималась к моей груди, плотно прильнув лицом к моей правой щеке, а Джейн с другой стороны обхватила меня за талию, обвив ногу вокруг моего бедра. Это было похоже на полет по чудесным райским кущам. Нас распалял таинственный незримый жар. Кожа моя горела, естество напряглось до боли. Чьи-то руки гладили меня по спине, другие ласкали мою шею и ноги. Одежда казалось помехой при нестерпимом жаре, который становился все плотнее, словно нарастающий огненный ком, пока мы опускались на ковер этой удивительной комнаты.
После этого помню только растущее наслаждение, которое все никак не кончалось. В памяти моей сохранилась лишь одна четкая картинка: три человека на полу библиотеки, свободные от ревности, от пустого эгоизма, словно больше не существовало ни мужского, ни женского, слившиеся в сладостном, неспешном соединении, которое удлинялось, как тень, до самого рассвета.
* * *
Я проснулся, все еще погруженный в блаженство минувшей ночи, словно младенец, которому кажется, что он до сих пор пребывает в материнском чреве. Не чувствовалось ни следа отвращения или утренней тошноты, какие бывают после долгого ночного секса. Меня окутывала чистая нега, точно одежда, сросшаяся с кожей.
Рядом с невинными, блаженными лицами спали Виолета и Джейн. Мы так и остались лежать втроем.
Первой зашевелилась Виолета, лизнула мои губы, я ответил ей долгим поцелуем. Она обняла меня за шею и шепотом объяснила, что начиная с этого дня наша дружба будет исполнена молчания, уважения и счастья, как дружба единорогов.
Потом раскрыла глаза Джейн, обняла нас обоих и поцеловала, приветствуя новый день, и я почувствовал себя небесным созданием: мое тело парило в воздухе, полное радости и любви к жизни. Теперь я на все смотрел другими глазами, все казалось мне иным, хотя я готов был поклясться, что со стороны все выглядит как и прежде.
Мы не разговаривали, только ласково улыбались друг другу.
Виолета вышла. Джейн подобрала одежду и последовала за сестрой.
Я кое-как оделся, пытаясь восстановить события прошедшей ночи.
Виолета вернулась уже в коротких брючках и розовой блузке, ее волосы были стянуты в хвост разноцветной резинкой, на умытом прекрасном лице — ни следа косметики. В руках девушка держала огромный поднос и весело подмигнула мне правым глазом, приглашая проследовать за ней в столовую.
Потом появилась Джейн, выглядевшая лет на шестнадцать в расклешенной мини-юбке и веселенькой блузке, поверх которой свисал золотой уроборос, [38] угнездившийся точно во впадине между грудями.
Мы позавтракали молча, как будто опасаясь развеять волшебство минувшей ночи, потом обменялись поцелуями и разошлись по своим делам.
То было странное прощание. Джейн направилась к вокзалу Ноттинг-Хилл, Виолета поднялась в свою спальню, а я, силясь собраться с мыслями, побрел в сторону Кенсингтонского сада и Гайд-парка.
Я шагал по траве и в то же время парил. Наслаждался свежестью росы, от которой у меня сразу намокли носки, и от щиколоток поднималось обволакивающее ощущение, очень похожее на счастье. Быть может, я нахожусь под воздействием наркотика? Что входило в состав той прозрачной сладкой жидкости? На вкус она казалась нектаром богов, но ведь все дело было в любви.
Потом ко мне вернулась рассудительность, унаследованная от многих поколений логиков, и я смог хладнокровно проанализировать ситуацию.
«Что ж, — подумал я, — мы — три человеческих существа, к которым пришла любовь. Я не хочу разрушать магию мгновения, которым жил и наслаждался. Сегодня со мной произошла метаморфоза, я должен напитаться ее соками и оценить ее по достоинству, чтобы жизнь моя стала лучше».
Я побежал вприпрыжку через парк, вокруг озера Серпентайн.
На Хем-плейс я очутился часов в одиннадцать утра, причем мне совершенно не хотелось спать.
Войдя в дом, я ощутил, что обстановка здесь изменилась, даже запах стал другим — в общем, все было не так, как раньше. И мои подозрения сразу же подтвердились: едва я захлопнул за собой дверь, как появился Рикардо Ланса в банном халате и приветствовал меня такими словами:
— Доброе утро или доброй ночи? Сразу видно, что ты ночевал не здесь, ах ты проныра, бродяга, полуночник!
— Привет, Рикардо! Уже вернулся?
Мне полагалось радоваться встрече с другом, который дал мне пристанище и которому я до известной степени был обязан божественными наслаждениями минувшей ночи, но я слегка встревожился, увидев, что мой новый образ жизни находится под угрозой. Приезд Рикардо был вторжением в мой мир, хотя у него имелись на то все права — ведь я жил в его доме. Я смирился с неизбежным, улыбнулся как можно шире и рассыпался в благодарностях, расхваливая гостеприимство Рикардо и всячески расписывая, какая для меня честь быть его гостем.