— А где они живут сейчас?
— Когда мы подросли, наши родители начали колесить по свету, и мы теперь видимся лишь пару раз в году. Обычно мы сами наведываемся в Макарску или на остров Хвар, хотя на время войны в Югославии родителям пришлось перебраться в Италию, в город Фермо. Теперь они живут то в одном из своих домов, то в другом, в зависимости от времени года. Ну что, Рамон, теперь ты узнал достаточно?
— Простите, если мое любопытство претит вашей осторожности, но для меня жизненно важно знать все.
— Мы столько рассказывали Николасу о тебе, что он хочет с тобой познакомиться. Он желает, чтобы ты постиг тайны Великого делания, и собирается сам стать твоим наставником, но говорит — тебе нужно остерегаться фальшивых алхимиков, волков в овечьей шкуре.
— Он хочет, чтобы я тоже стал алхимиком?
— Разумеется, но сначала вам нужно познакомиться.
— А он знает о нашей необычной связи?
— Он знает, что мы друзья. Люди вроде него оставляют кое-что без объяснения.
— И все-таки — Николас смог бы одобрить наш необычный союз?
— Полагаю, да. Мама, конечно, в курсе. Возможно, она ему уже рассказала, но если Николас и знает, то очень искусно это скрывает.
— А почему для тебя это так важно, Рамон? — вставила словечко Джейн.
— Да просто так, любопытно.
Мне отчаянно хотелось обрести вечную жизнь. Но, даже добившись бессмертия, я бы вечно думал о том, как избежать безвременной кончины: в случайной аварии, в авиакатастрофе, от ножа убийцы-расчленителя. Теперь я прекрасно понимал, почему Джейн и Виолета так тщательно оберегают тайну своих родителей.
— Виолета, а почему вы решили, что именно мне Фламель передаст свои познания?
— Потому что ты всей душой стремишься к бессмертию и твой разум тоже к нему готов. А еще потому, что ты хороший человек. О твоей душевной щедрости свидетельствует твое отношение к нам обеим. И я полагаю, что ты верен нам и пронесешь эту верность через всю жизнь.
— Вы это знаете наверняка?
— Никогда нельзя знать что-либо наверняка, однако в данном случае это весьма вероятно. А еще Фламель выбрал тебя потому, что мы тебя любим, и потому, что ты свободный человек, не связанный никакими узами.
— Рикардо заплатил мне, чтобы нынешней весной мог рассчитывать на меня при совершении Великого делания.
— Да, ты говорил, но это не важно. Ты обретешь формулу, примешь участие в их опытах и притворишься, будто у вас ничего не вышло.
— А если они обнаружат подмену книги?
— Если дело примет дурной оборот и тебе будет грозить опасность, мы оповестим секретную разведку Израиля о книге в доме Рикардо. Тогда я не позавидую той троице.
— Это все больше смахивает на голливудский триллер.
— Ну, если они напросятся, все и вправду обернется триллером. Но давайте не думать о неприятностях, будем просто путешествовать и наслаждаться жизнью.
— Когда мы увидимся с Николасом?
— Мы не знаем, где он сейчас. Он не пользуется мобильными телефонами и прочими новомодными штучками. Фламель во многом живет воспоминаниями прошлого и даже одевается почти так же, как одевался в четырнадцатом веке. Иногда мама заставляет его надеть современный костюм, но всякий раз Николаса приходится долго упрашивать.
— Наверно, нелегко наблюдать за ходом истории, быть ее немым свидетелем и видеть, как умирают любимые люди.
— Нет, вовсе нет! Любимые люди не умирают. Николас обучил нас таинствам Великого делания, и мы, несмотря на молодость, уже овладели этим искусством.
— Ты хочешь сказать, что всегда будешь выглядеть на тридцать лет, а ты, Джейн, — на двадцать пять?
— Ну конечно. А ты — на сорок. Каким бы невероятным это ни казалось, каждый из нас волен сам распоряжаться своим обликом. Некоторые мудрецы, например, познавали жизнь на разных ее стадиях.
Хоть я и пытался безоговорочно верить услышанному, у меня до сих пор не было никаких доказательств, что мне говорят правду. Порой я превращался в законченного прагматика — ведь, по существу, мне предлагали лишь обещания да химеры. По словам сестер, я находился в двух шагах от благодати, от рая, от бессмертия, однако я до сих пор не познакомился с учителем, который помог бы мне преодолеть эту дистанцию. «Книги еврея Авраама» больше не было в моих руках — Джейн носила ее в сумке, — но даже если бы книга у меня была, я бы никогда не смог расшифровать записи; не мог я и самостоятельно пуститься на поиски Фламеля.
Таким образом, я превратился в телохранителя двух этих потрясающих женщин. Если бы одна из них попала в беду, для меня все было бы кончено — сестры сами ясно дали мне это понять. Итак, на мои плечи легла тяжкая ноша. Я был встревожен, и это бросалось в глаза.
На следующее утро я почувствовал себя скверно: меня мучили головная боль, насморк и кашель. Быть может, душевное состояние подточило мои физические силы, но, как бы то ни было, у меня все ныло и болело, трудно было дышать через нос, не хватало воздуха. Теперь, когда я уверовал, что никакой недуг меня уже не коснется, я чувствовал себя особенно разбитым.
Виолета приготовила питье, смешав эликсир с какими-то другими снадобьями, и через несколько минут мне стало легче. Хоть я и не поправился окончательно, я был готов к прогулке по прекрасным улочкам Брюгге.
Мне говорили, что для Европы этот город — нечто вроде северной Венеции, но я не обнаружил никакого сходства. И вообще, мне больше понравился Амстердам.
Мы посетили музей Грютхузе, потому что Фламель когда-то был связан с Гереном фон Грютхузе, которому помог улучшить вкус традиционного пива, добавив туда цветы и травки из собственного сада.
— Мой отец был в большой дружбе и с Луи де Грютхузе, однако этому пришел конец, когда Луи стал излишне откровенен в беседах с Карлом Смелым.
— Алчность — причина всех бед.
— Им не следовало ссориться, однако такова суровая жизнь.
Ощутив повисшее в воздухе напряжение, я поспешил сменить тему:
— Мне очень нравятся экспонаты этого музея, Виолета. Особенно музыкальные инструменты.
Дворец Грютхузе поразил мое воображение. Все семейство Грютхузе пришлось мне по сердцу, особенно когда я прочел семейный девиз: «Plus est en vous» — «Вы способны на большее». Вот она, философия потустороннего! На лестнице, там, где начинались алебастровые перила, я увидел замечательное изображение единорога, охранявшего фамильный герб, а еще — фигурку ангела, победившего демона. Стоило мне приметить единорога, как я понял: здесь сокрыт один из миров, что виделись мне в мечтах.
Потом мы бегло осмотрели музей Мемлинга и дом Гвидо Гезелле.
Каждый здешний канал и мост обладали законченной, неповторимой красотой, не было нужды подыскивать для них подобия и сравнения.