— Виолета, ты выглядишь потрясающе.
— Спасибо, но извиняться необязательно. Я тоже тебя люблю.
— Ты сказала это из-за Дианы?
— Я прошу тебя лишь о доверии. Большом доверии. Верность — это собственничество, притворство и ложь. Ты мой любовник и мой друг, и я ни за что не хочу лишиться тебя как друга, поэтому единственное, что нам нужно свято хранить, — это доверие. Верность годилась для старых официальных союзов, когда супруги видели друг в друге предметы движимого имущества. Я желаю, чтобы мы были свободны, но не предавали друг друга ни помыслом, ни чувством. Тело же — всего лишь машина, инструмент.
— Но, Виолета, когда я с другой женщиной, я еще и чувствую!
— Чувствует тело. В тот день, когда ты полюбишь другую, все станет иным. Тебе нравится экспериментировать, отпивать из разных бокалов. Ты предаешься этому занятию с такой непосредственностью, что я не беспокоюсь. Такова одна из твоих потребностей. Даже Джейн больше меня переживает по этому поводу, хотя никогда в этом не признается. А я просто знаю, что ты меня любишь. Об этом говорят твои глаза. Я тоже люблю тебя, Рамон.
Я придвинулся ближе и поцеловал ее в шею долгим, жгучим, страстным поцелуем. Виолета извернулась и поцеловала меня в губы.
— Подожди секундочку, — произнесла она и направилась в угол, к сестре.
Не знаю, о чем они говорили, но друг Дражена тут же получил полную отставку.
Перебросившись еще парой реплик, сестры вернулись ко мне, и Джейн выпалила:
— Нам нужно поговорить.
У нее был озабоченный вид.
Мы втроем вышли в сад, и Виолета спросила:
— Хочешь объясниться с Рамоном наедине?
— Не говори ерунды. Нас трое, а не двое. Между нами не может быть секретов.
— Джейн, что случилось?
— Мне кажется, ты меня не любишь. Мне необходимо больше ласки, больше любви. А ты, обладая сразу двумя женщинами, позволяешь себе роскошь расширять свой гарем на стороне.
Виновато понурив голову, я словно оцепенел и онемел. Мне нечего было ответить. Джейн была права, я вел себя по-свински, но ничего не мог с собой поделать.
— Я люблю тебя, Джейн. — Вот все, что я смог выговорить.
— Да, это сразу бросается в глаза. Бесстыдник! Мне нужен мужчина, который заботился бы обо мне, каждый день занимался со мной любовью и был рядом!
Я снова не нашелся что ответить. Претензии Джейн были так обычны, так узнаваемы, словно случилась размолвка между старомодными супругами.
— Послушай… Мы могли бы стать особенными, ни на кого не похожими, но вместо этого превращаемся в надоевших друг другу супругов с их опостылевшими семейными дрязгами.
Джейн прекрасно понимала, что это правда. Теперь замерла она — то ли из-за морозного воздуха, то ли оттого, что все между нами рушилось.
Виолета смотрела на нас с нежностью. Она наблюдала за нами, и ее потрясающее умение понимать и сочувствовать притянуло нас к ней как магнитом.
Виолета улыбнулась, достала из сумочки флакон и протянула Джейн. Сперва младшая сестра посмотрела на него с отвращением, потом смирилась и выпила содержимое одним глотком. Джейн закрыла глаза, глубоко вздохнула и замерла в ожидании целительного действия универсального снадобья. Виолета извлекла из сумочки еще один флакон и дала мне:
— Выпей. Только до половины.
Я сделал большой глоток, вернул Виолете склянку синего стекла, и девушка допила остатки эликсира.
Через несколько мгновений мы втроем обнимались и плакали от избытка чувств.
— А теперь — ужинать! — скомандовала Виолета. — Я знаю ресторанчик рядом с нашим домом, там подают отличную далматинскую ветчину.
Ни с кем не попрощавшись, мы прокрались по саду и вышли на улицу.
В ресторане в конце узкого тесного проулка мы заказали ветчину, сыр и оливки в вине, запивая роскошный ужин солнечным фаросским, а еще отведали «Гекторовича» — нежнейшего сухого муската.
Ту ночь мы провели в атмосфере полной духовной близости. Несмотря на небольшие неурядицы, мы привыкли откровенно обсуждать любые проблемы, говорить на любые темы и в такие моменты открывались друг перед другом больше, чем обыкновенные супруги. Никаких секретов! Мы говорили о женщинах, мужчинах, о своих привычках, страхах, о наших совместных планах, о том, что каждый из нас видел во сне, и о нашем будущем; о возможности вечной жизни, которая для меня пока была лишь мечтой. Мои подруги уже свершили Великое делание, стали адептами философии, а я все еще оставался простым учеником, не добравшимся до философского камня. Каким будет наш союз через сто, двести, триста лет?
За это время можно пережить и усталость, и хаос, и падение великих людей, и грозные войны, и всяческие катастрофы.
— А что будет, если начнется ядерная война? Мы уцелеем?
— На такие вопросы способен ответить только Николас, — отозвалась Джейн. — Он этим интересовался и кое-что мне рассказал. Ты слышал историю Мордехая Вануну?
— Нет, хотя имя мне знакомо.
— Так вот, этот израильский инженер отработал лет десять — с конца семидесятых до середины восьмидесятых — на ядерной станции в Димоне. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году он поведал журналистам из английской «Санди тайме», над чем там работают. Вануну представил сделанные им фотографии и пояснил: на подземных этажах той станции в больших количествах добывают плутоний. Эта информация заставила сотрудничавших с газетой физиков-аналитиков сделать вывод, что Израиль располагает примерно двумя сотнями ядерных боеголовок. Кроме того, Вануну утверждал, что Израиль делает бомбы, действующие на основе нуклеарного синтеза, то есть термоядерные или водородные, а еще на Димоне производится тритий — вещество для усиления мощности обыкновенных атомных бомб. Было сделано заключение, что Израиль обладает оружием повышенной мощности.
— Кошмар! Просто волосы дыбом! Представьте, что случится, если палестинцы или сирийцы прищемят израильтянам яйца. Что тогда будет? Катастрофа, безумие, хаос. Да, эта страна заставила себя уважать.
— А знаешь, что случилось с Вануну после того, как он распустил язык?
— Не знаю.
— Он исчез из Лондона.
— Как?
— Агент израильской спецслужбы втерся к нему в доверие, увез в Рим и похитил. [91] Инженера переправили в Израиль, судили секретным трибуналом за шпионаж и измену и в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году приговорили к восемнадцати годам тюрьмы. Несомненно, похищение Вануну явилось доказательством того, что его публикация в «Санди таймс» — правда.
— Ну и люди!
— А теперь вообрази, что они доберутся до «Книги еврея Авраама», найдут Фламеля и похитят его. По счастью, люди считают алхимию лженаукой, поэтому временно мы в безопасности. Серьезные умы никогда не верили в алхимию. Алхимия — это так невероятно! Но осторожность все-таки не повредит. Хотя мне кажется — напади «Моссад» на след рукописей, его агенты действовали бы куда решительней.