Питер задумался над ее словами.
— Ну что же, есть Ганди и Мандела, и есть президент Картер.
— Президент Картер?
Питер кивнул.
— Хороший человек. Слишком мягкий для политики. Думаю, он оказался в Белом доме по ошибке. И он был слишком честным. Он чистосердечно поведал о своих тайных переживаниях, и пресса не замедлила этим воспользоваться. А ведь любой из тех, кто его осуждал, втайне думал то же самое. Да и кто об этом не думает?
— Я знаю все о человеческих фантазиях, — сказала Изабелла. — Знаю, что он имел в виду… — Она умолкла. Питер вопрошающе взглянул на нее, и она поспешно продолжила: — Не такого рода фантазии. Я постоянно думаю о снежных лавинах…
Питер улыбнулся и указал ей на кресло.
— Ну что же, chacun à son réve. [45]
Изабелла откинулась на спинку кресла и посмотрела в окно, на лужайку. Сад был больше, чем у нее, и более ухоженный. Может быть, если бы она срубила какое-нибудь дерево, и у нее стало бы светлее, но она знала, что никогда этого не сделает. Ей придется уйти раньше деревьев. Дубы в этом отношении действуют отрезвляюще: когда на них смотришь, они тебе напоминают, что, вероятно, будут стоять здесь еще долго после того, как тебя не станет.
Она взглянула на Питера. Он немного похож на дуб, подумала она. Конечно, не внешне, — в этом смысле он скорее напоминает глицинию, — а тем, что на него можно положиться. К тому же он не болтлив, и с ним можно говорить, не боясь, что ваша беседа станет достоянием третьих лиц. Так что если она спросит его о «Мак-Дауэллз», никто не узнает, что она интересовалась этой компанией.
Он немного поразмыслил над вопросом Изабеллы.
— Я знаю там многих, — сказал он. — Насколько мне известно, все они вполне благоразумны. — Он сделал паузу. — Но я знаком с одним человеком, которого вы бы могли порасспросить о «Мак-Дауэллз». Кажется, он ушел оттуда после какой-то небольшой размолвки. Возможно, он не откажется поговорить.
Именно на это и надеялась Изабелла: Питер знал всех и мог познакомить ее с кем угодно.
— Именно об этом я и прошу, — сказала она и добавила: — Благодарю вас.
— Но вам следует соблюдать осторожность, — продолжил Питер. — Во-первых, сам я его не знаю, так что не могу за него поручиться. А еще вам нужно помнить о том, что он имеет на них зуб. Наружу такие истории практически не просачиваются. Но если вы хотите его увидеть, он иногда бывает на наших концертах, так как его сестра играет в нашем оркестре. Так что вам придется посетить наше представление завтра вечером. Я позабочусь о том, чтобы у вас была возможность побеседовать с ним на вечеринке после концерта.
Изабелла засмеялась.
— Ваш оркестр? Самый Ужасный в Мире Оркестр?
— Да, он самый, — важно кивнул Питер. — Я удивился, что вас не было на предыдущем концерте. Уверен, что приглашал вас.
— Да, приглашали, — подтвердила Изабелла. — Но меня в то время не было в городе. Мне было так жаль его пропускать. Наверное, он был…
— Ужасным, — перебил ее Питер. — Да, мы совсем не умеем играть, но веселимся от души. И основная часть публики приходит, чтобы посмеяться, так что неважно, насколько плохо мы играем.
— До тех пор, пока вы стараетесь изо всех сил?
— Вот именно. Только боюсь, что от всех наших стараний мало толку. Но такие уж мы есть.
Изабелла снова взглянула в окно. Интересно, что тот, кто преуспел в чем-то одном, часто пытается заняться чем-то еще и терпит неудачу. Питер был очень успешным финансистом, а теперь стал еще и весьма посредственным кларнетистом. Успех, несомненно, помогает легче перенести неудачу, — или это не так? Может быть, тот, кто привык делать что-то хорошо, чувствует досаду, когда что-то получается у него хуже. Но Изабелла знала, что Питер не таков: он был счастлив хоть как-то играть на кларнете, как он выражался.
Изабелла слушала прикрыв глаза. Музыканты, дававшие концерт в актовом зале женской школы Святого Георгия, где их мужественно терпели, взялись за вещь, которая явно была им не по зубам: Пёрселл [46] вряд ли узнал бы свое творение. Изабелла немного знала это произведение, и ей казалось, что разные группы оркестрантов играют совершенно разные куски, причем в разном темпе. Струнные явно фальшивили, играя не в той тональности, а тромбоны игнорировали тот факт, что весь оркестр играл на шесть восьмых. Изабелла открыла глаза и посмотрела на тромбонистов, которые нахмурились, ни на минуту не отрываясь от нот. Если бы они взглянули на дирижера, это бы им помогло играть хотя бы в одном темпе, но все, что они могли, — это читать ноты. Изабелла обменялась улыбками с особой в соседнем кресле. Публика веселилась от души, как это всегда бывало на концертах Самого Ужасного Оркестра в Мире.
Пёрселл подошел к концу, к явному облегчению оркестрантов: многие музыканты опустили инструменты и переводили дух, как бегуны в конце кросса. Из зрительного зала донесся приглушенный смех и шуршание программок: публика смотрела, что ее ожидает во втором отделении. Ожидался Моцарт, а затем, что любопытно, значилась «Желтая подводная лодка» «Битлз». Изабелла с облегчением отметила, что Штокхаузена в программе не было. И с грустью вспомнила тот вечер в Ашер-Холле, — собственно, из-за него она и была сейчас здесь, на концерте Самого Ужасного Оркестра в Мире, среди его иронизирующей, но преданной публики.
В конце концерта музыкантам устроили настоящую овацию, и дирижер в золотистом жилете несколько раз поклонился залу. Затем публика и музыканты направились в буфет за вином и сэндвичами, которыми оркестр угощал своих поклонников в благодарность за то, что они мужественно все выслушали.
— Это самое малое, что мы можем сделать для вас, — сказал дирижер в заключительной речи. — Вы были так терпеливы…
Изабелла знала некоторых оркестрантов и многих гостей, и вскоре она уже оказалась в компании друзей, столпившихся вокруг большого блюда с сэндвичами с семгой.
— Я думал, что с каждым разом музыканты будут играть все лучше и лучше, — сказал кто-то из гостей, — но после сегодняшнего концерта я потерял всяческую надежду. Бедный Моцарт…
— Что ж тут поделаешь.
— Это терапия, — вмешался в разговор другой. — Вы только посмотрите, как они счастливы. Ведь эти люди не могли бы играть ни в каком другом оркестре. Настоящая групповая терапия. Великолепно придумано.
Высокий гобоист повернулся к Изабелле.
— Вы могли бы к нам присоединиться, — предложил он. — Ведь вы играете на флейте, не так ли? Вы могли бы играть вместе с нами.
— Могла бы, — согласилась Изабелла. — Я об этом подумываю. — Но она думала о Джонни Сэндерсоне, — должно быть, это тот мужчина рядом с Питером Стивенсоном, которого последний ведет в ее сторону.