При виде этих ласк Изабелла вдруг почувствовала пустоту в груди. Ощущение было таким осязаемым и отчетливым, что она испугалась; показалось, больше уже не вздохнуть: воздух весь выкачан. Поставив бокал, она посидела, уткнувшись взглядом в стол, а потом снова посмотрела туда. И увидела: Джейми взглянул на часы, что-то сказал скрипачу, потом обратился к девушке и, выскользнув из-под ее руки, направился к зеленой гостиной, а девушка огляделась и стала лениво рассматривать висевшие по стенам картины – невыразительные любительские пейзажи, которые дирекция концертного зала безуспешно пыталась сбыть с рук.
Изабелла поднялась. На пути в зал ей пришлось пройти мимо девушки, но она отвернулась. Дойдя до места, тяжело и неловко опустилась на стул и открыла программку. Имена Джейми и скрипача мелькали у нее перед глазами, сердце отчаянно билось в груди.
Музыканты вышли на сцену; за ними хор Академии, юные певцы в возрасте от четырнадцати до восемнадцати: мальчики в белых рубашках и темных брюках, девочки в белых блузках и плиссированных синих юбках. Затем появился дирижер. Изабелла сфокусировалась на нем, чтобы не видеть Джейми, который, похоже, всматривался в зал, чтобы, как у них было заведено, украдкой ей улыбнуться.
Отделение началось Генделем, которого она едва слышала. Кто была эта девушка? После Кэт у Джейми никого не было, и Изабелла почему-то воображала, что так оно и останется. Он неизменно давал понять, что хочет вернуть Кэт и будет ждать ее, сколько бы ни понадобилось. А она, Изабелла, сжилась с этой мыслью, но неосознанно предъявляла на Джейми все большие и большие права. И вот теперь появилась другая женщина. Нет, не женщина, а девушка. И между ними явно существует связь, а для нее, Изабеллы, нет больше места, и, значит, конец всему.
Когда Гендель закончился, она воровато взглянула в сторону Джейми и тут же отвела взгляд. Он смотрел в другой конец зала, скорее всего, туда, где сидела она. Хор перешел к мотету Тавернера, мощному, эхом отдающемуся от стен, а потом к гимну Джона Айерленда «Большие воды не могут потушить любви». Теперь Изабелла слушала. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Да, не зальют, не зальют. Любовь сильна как смерть. Нет, сильнее.
Едва только аплодисменты начали стихать, Изабелла встала. Обыкновенно она тихонько проскальзывала в бар, куда выходил – из зеленой гостиной – Джейми. Но не сегодня. Сегодня она одной из первых устремилась к центральному выходу, спеша оказаться на улице, среди людей, не имеющих ничего общего с закончившимся концертом. Шла пешеходной дорожкой к парку Медоуз, шла быстро, словно торопилась домой, хотя дома ее ждало лишь одно утешение – родные, привычные вещи.
Ночное небо оставалось светлым, на западе рдели закатные лучи, было тепло. Большие воды не могут потушить любви. Распевы гимна снова и снова звучали в ее ушах. Поток музыки ширился, и его сила, казалось, должна была защитить от горя, которое приносит жизнь, а вовсе не утверждать тщету всех наших попыток заглушить боль безответной любви – той любви, которую надо отринуть, о которой надо забыть.
На перекрестке Изабелла остановилась, ожидая, когда зажжется зеленый свет. Рядом ждала зеленого девушка, вероятно студентка. Взглянув на Изабеллу, она поколебалась, но потом мягко тронула ее за рукав.
– Простите, с вами все в порядке? – решилась она спросить, заметив слезы.
– Да, спасибо, – кивнула Изабелла. – Спасибо.
Конечно, при свете дня стало легче. Спускаясь наутро из спальни в кухню, Изабелла помнила отчаяние, охватившее ее накануне, но уже могла держать себя в руках. Она понимала, что прошлым вечером ее неожиданно захлестнуло чувство и имя этому чувству – ревность. Подобные состояния накатывают внезапно, и поначалу с ними не совладать, однако рационально мыслящий индивидуум сумеет взять над ними верх. Она, Изабелла Дэлхаузи, способна одержать победу над темными чувствами и изгнать их туда, где им самое место. А кстати, где им место? В мрачных глубинах фрейдовского «Оно»? Изабелла улыбнулась. Какая удивительная находка это «Оно» – грубое, беспризорное, неуловимое, склонное к буйству и дикости, шокирующее «Я» и «сверх-Я» и заставляющее их неодобрительно хмурить брови. Многое в рассуждениях Фрейда шатко, хоть и захватывает при чтении, считала Изабелла, однако тезис, касающийся «Оно», безусловно, внушает доверие. Ворох желаний, связанных с физической стороной жизни: стремление утолить голод и тяга к совокуплению – только они одни уже могут создать немало трудностей и лежат в основе большинства распрей. Бой за пространство, пищу, самца или самку – в этих границах властвует «Оно». И к этому в конечном счете сводятся все конфликты.
Когда кофе сварился, она уже все продумала и расставила по местам. Естественно ревновать того, кто тебе дорог, а значит, естественна та ревность, которую она испытала при виде Джейми и той девушки. Возникшая перед глазами картинка заставила Изабеллу осознать: у нее нет никаких прав на Джейми. Он ей бесконечно дорог, но их не связывает ничего, кроме дружбы.
Она надеялась на воссоединение Джейми и Кэт, но знала, что ее мечта беспочвенна. В какой-то момент и Джейми должен был с неизбежностью понять это, а поняв, поступить как и всякий другой – пуститься на поиски замены. Девушка на концерте явно им восхищалась и будет для него, возможно, идеальной парой. Скорее всего, это разрушит тесную дружбу, которая столько давала и Джейми, и Изабелле. Но горевать об этом нельзя, нужно радоваться счастью, которое придет в жизнь Джейми. Это все равно что выпустить птицу из клетки: грустно терять полюбившееся существо, но ты должен думать о счастье освобожденного пленника. Именно так ей и следует себя вести, несомненно. Нужно заставить себя полюбить эту девушку, а потом искренне благословить Джейми на союз с ней.
Едва Изабелла допила свой кофе и съела обычный завтрак из двух тостов с джемом, как пришла Грейс – ее домоправительница. На шесть лет старше Изабеллы, Грейс ведала хозяйством ее отца, а теперь служила у дочери. Особа твердых взглядов, она осталась незамужней, несмотря на бесчисленные (по ее словам) предложения. Изабелла часто использовала ее как лакмусовую бумажку для проверки разных идей и соображений. Во многих случаях их точки зрения не совпадали, но ход мыслей Грейс – чаще всего неожиданный – неизменно доставлял Изабелле большое удовольствие.
– Пусть я не философ, – как-то сказала Грейс, – но разобраться, что к чему, могу всегда. Не понимаю тех, кто вечно во всем сомневается.
– Сомнения необходимы, – возразила Изабелла. – Нельзя размышлять и не сомневаться. Это практически одно и то же.
– Ничуть, – мгновенно откликнулась Грейс. – Сначала я думаю, а потом прихожу к решению. Сомнения тут ни при чем.
– Что ж, – ответила Изабелла. – Люди бывают разные. Вы не испытываете сомнений, и это большое счастье. Я куда больше им подвержена. Думаю, это вопрос темперамента.
Но в это утро Изабеллу не тянуло философствовать, и она только поинтересовалась, как дела у племянника Грейс, Брюса. Молодой человек был националистом, твердо верящим в то, что Шотландия должна быть независимой. Временами, подпадая под его влияние, Грейс бросала что-нибудь неодобрительное по адресу Лондона, но быстро смягчалась. Консервативная по натуре, она понимала: союз с Англией настолько прочен, что радикальному пересмотру не подлежит.