— Вот так, уважаемый… — с таким же тяжким вздохом ответил новый хозяин дома.
— А где погиб Энвер?
— Я сам не видел, Ахмет с ним был. Который тебе калитку открывал. Старший в охране. Сказал, они вдвоем под вечер по улице домой шли. В Управу ходили. Два шага, зачем машину гонять?..
— Ну и где это произошло?
— Дальше, в проулке, где к дому поворачивать. — Рахим неопределенно ткнул пальцем в сторону окон. — Ахмет впереди шел, ему показалось, выстрел сзади был. Обернулся, а Энвер упал. В затылок, тварь, стрелял… Ахмет сказал: автомат был, он знает… Потом менты набежали, стали искать. Во дворе соседа гильзу нашли. А самого не было дома. Автомата тоже не было. А откуда гильза взялась, кто знает? Вон там, подальше, полигон есть, стреляют часто. Дети могли принести…
— Ну и чем кончилось?
— Ничем. Два месяца ничего не делали. Пока сам автомат не нашли. Тогда соседа увезли. Менты сказали, что стрелял он. Злой он был, детей потерял, ссорился со всеми. Но лично я не верю. У конкурентов надо смотреть.
— Значит, ты считаешь, что Эдуарда в Москве тоже они убили?
— А кто еще? Больше некому. Он в Москве большой человек был, много здесь помогал… — Рахим стал повторяться.
Они еще посидели, выпили немного, помянув теперь и Энвера. Вячеслав Иванович поднялся и сердечно поблагодарил Рахима за оказанную им неоценимую помощь. Но если бы Грязнов был повнимательней, он бы непременно заметил, как блеснули мгновенной хитростью глаза последнего в роду Дадаева, уверенного, что он ловко провел московского сыщика, а сам полностью очистился в его глазах. Вячеслав Иванович ничего и не заметил, и, только выйдя за ворота и отойдя подальше от крашенного зеленью забора, хмыкнул, матюгнулся негромко и завершил свою мысль:
— Вот же сученыш!
Из чего следовал логичный вывод, что хитрозадый — кто он там, карачаевец, балкарец? — не сумел обвести вокруг пальца старого и опытного сыщика…
Время было еще не позднее. Вячеслав Иванович вернулся домой и спросил у Дуси, как ему найти вдову погибшего милиционера Грибанова. Та немедленно вызвалась проводить Славушку на другой конец станицы, в сторону медпункта.
— А ну как Нефедова подойдет, пока нас не будет? — усомнился Грязнов. — Чего подумает? Сами позвали и исчезли? Хорошо ли это?
— Так я только доведу тебя и вернусь, — с готовностью отозвалась женщина.
Как же понятна была ему эта решительность Дуси! Ведь ей лишний раз пройти по улице под ручку с ним — уже великая радость. Мужчина в доме! И не какой-нибудь пьяница, а москвич и даже генерал! А что потом будет, когда он уедет — ведь случится же это однажды, и не так уж нескоро, — о том она, видно, не заботилась. Говорят? Ну и пусть говорят…
— А чего ты будешь бегать туда-сюда? Ноги пожалей. Ишь, какие! — Он, будто с завистью, посмотрел на ее тугие икры.
— Эх, да кому до них дело! Кому они нужны-то? — Хотела добавить «кроме тебя», но промолчала, хотя мысль была сразу понята Грязновым.
Он улыбнулся поощрительно и в который уже раз подумал, что из Дусеньки вполне могла бы получиться славная хозяюшка там, в Москве, в его трехкомнатной квартире на Енисейской улице. Там, правда, временно проживает сейчас бывший коллега из МВД, тоже генерал, Снегирев, но он уже в курсе, что Вячеслав Иванович возвратился в Москву, и сам позвонил, выразив при этом тщательно скрываемое недовольство тем, что ему придется подыскивать себе другую квартиру. А ведь на Енисейской ему было куда как вольготно: плати за коммунальные услуги и живи себе, ибо денег с коллеги Грязнов брать не собирался, когда уезжал из столицы, думая, что навсегда.
Словом, понял Снегирев, что лафа кончается, и выпросил для себя еще месяц на устройство. Вообще-то у генерала была своя хорошая квартира в центре, но там проживало столько родни жены, что он счел за лучшее переехать на окраину, лишь бы отделаться от шума. Увы, все когда-нибудь кончается. Вячеслав Иванович сочувствовал коллеге, но и снимать для себя «угол», имея отличное жилье, не собирался. Правда, он не знал еще, даже и не побывав ни разу в своей квартире после возвращения с Дальнего Востока, что теперь и въехать в собственную квартиру без предварительного ремонта у него не получится. Но все это было еще впереди, хотя сроки, отпущенные Снегиреву, истекали. Грязнов и по этой причине придумал себе летний отпуск на Волгу, не хотелось ему висеть над душой коллеги, тот и сам должен был понимать ситуацию. Пока же невеликое личное имущество Вячеслава Ивановича, привезенное из тайги, спокойно умещалось в кладовке агентства «Глория».
Думая о дальнейшей своей, осточертевшей уже порядком холостой жизни, Грязнов все больше приглядывался к своей хозяйке, отмечая новые ее достоинства. И только давняя привычка его принимать и друзей, и гостей в хорошо обставленной квартире заставляла его не торопиться с принятием окончательного решения. Ведь наверняка после отъезда Снегирева придется делать ремонт.
Впрочем, так уже бывало не раз. Нравилась женщина, возникали взаимные чувства, а потом в созревающие отношения грубо вмешивалась «оперативная действительность», и вместе с нею словно бы возникало неясное, но все усиливающееся отчуждение. И благие мысли и желания таяли, как предрассветный сон, оставляя в памяти лишь смутные воспоминания о том, что могло бы случиться, если бы… и так далее.
Очень пришлась по душе ему бойкая и щедрая на ласки Дусенька. Да и генерал Привалов, вспоминая застолье, тоже поглядывал на них как-то по-особому, будто с прицелом на будущее. Да оно и понятно: столица, как ни верти, столицей и остается, а там — совсем другие и связи, и отношения, следовательно, и возможности. А иметь в родне генерала, хоть и отставного, было не так уж и плохо. К слову, и Дуся не скрывала в последнее время своих уже откровенно любовных отношений к «ее Славушке». Ничего не поделаешь, думал он, сам виноват, раздразнил, раззадорил женщину, а ведь давно известно, что ни одно доброе дело на свете не остается безнаказанным. Впрочем, он не очень и жалел о том, что у них завязались такие доверительные, почти родные отношения. А о будущем пока старался не думать. Тем более, квартира… В «Глорию» ж ее не пригласишь! Дальше думать надо…
Так, за размышлениями, он и дошел до конца улицы и, как наставляла Дуся, свернул налево, в длинный переулок, параллельный тому, что вел к автомобильной трассе. Казалось странным, что на всем протяжении пути он не встретил ни одного любопытствующего лица. Будто никому здесь не было до него дела. Прошел он мимо дома покойного доктора и углубился под унылую сень чахлых деревцев, посаженных вдоль разбитого асфальтового тротуара. Когда-то здесь было, очевидно, как в «лучших домах», но теперь былое так и осталось в прошлом, не оставив ничего, кроме тоски. Зеленой, между прочим, и тягучей, словно давно известный «змий». Который, по наблюдениям Вячеслава Ивановича, был в большой чести, судя по разбросанной по кюветам стеклотаре.
Во дворе дома участкового уполномоченного ссорились двое детей — мальчик и девочка. Тот с криком отнимал у сестренки какую-то игрушку, а она молча дралась. Их разнимала, брызгая на них водой, молодая и симпатичная на вид босая женщина в длинном переднике, стиравшая белье в цинковом корыте. Грязнов сто лет уже не видел таких, и вот — на тебе, свидетель середины прошлого века. Богатством в доме, видать, и не пахло. Стало быть, и майор Грибанов, как некоторые его коллеги, еще умевшие сохранять чистоту своих погон, не оставил в этом «раю» ничего такого, что указывало бы на его умение ладить со своими станичниками. А по словам и Дуси, и Зины, Андрей Захарович далеко не отличался покладистым характером, чем и вызывал у многих жителей Ивановского откровенное недовольство.