– Как вы ухитрились поставить диагноз, если Нина выглядела нормально?
– Волосы! Они все расскажут! Настоящий мастер меня поймет, другим, наверное, странно слышать: человек еще не ощутил недомогания, а прическа не укладывается, – пустился в объяснения Стасик. – Я почище томографа диагноз ставить научился. Вот, скажем, у кого-то с сердцем беда. Тогда волосы такие становятся: в общем, словно солому чешешь. На словах мне трудно объяснить. Ну-ка, позвольте…
Я не успела ничего сказать, как Стасик запустил руку в мою шевелюру.
– Порядок, – с радостью заявил он. – Только: небось мигренью маетесь?
– Случается. А как вы узнали?
– Говорю же, по волосам. Если голова часто болит, они тонкие, но густые. И стрижка у вас… мда… Хотите поправлю? Тут работы на полчаса.
– С удовольствием воспользуюсь вашим предложением, но позднее. Значит, вы определили у Нины депрессию?
– Да. Пряди сухие-сухие, словно песок под пальцами, – вздохнул Стасик. – В таком случае никакие маски не помогут, изнутри беда идет. Я решил, что у Нины на работе напряг. А потом девки зашептались, вроде Алка с Лаврентьевым роман крутит. Но я не особо их слушал. Потом Эрик прикатил и спрашивает: «Стасик, нет ли у тебя оттеночного шампуня, легкого? Хочу скдину прикрыть». Тут меня и стукнуло: не зря девки болтают. Короче, подошел я к Петляковой и прямо сказал: «Алка, ты сука! Оставь Эрика в покое, у него семья, не влезай».
– Наверное, она на вас обозлилась, – предположила я, – зашипела кошкой.
– Ну фордыбачить она побоялась, – улыбнулся Стасик, – это мой салон, Алка тут на зарплате.
– Я думала, вы просто стилист.
– Так оно и есть, я люблю с людьми работать, – закивал мастер, – но и в бизнесе человек не последний. Одним словом, я ее перед выбором поставил: либо Эрик, либо работа. Не желаю клиентов терять, мне не нужны разговоры, что у Стаса Немоляева в салоне проститутки стоят, которые мужиков у жен уводят. Сомнительная слава для заведения.
– И что она решила?
– Сопли пустила, пообещала к Эрику ближе, чем на десять метров, не подходить. Я свои меры принял – перевел ее в другую смену, чтобы Лаврентьев с ней не сталкивался, а к Эрику приставил Фирку. Она хорошо маникюр-педикюр делает, но внешне страшная.
– Следовательно, прошла любовь, завяли помидоры?
– Ха! Неделю назад понесло меня в ЦУМ, хотел ботинки купить. Брожу по залу, вдруг слышу знакомый голос. Поворачиваюсь – Алка! А с ней Эрик! Я за стенд спрятался и все увидел: как они ворковали, как Лаврентьев своей карточкой ей шпильки оплатил. Стерва! Ну ладно, думаю, погоди у меня. Приперла она, краса золотая, на службу, я ее в кабинет позвал – бумагу на стол, ручку в лапы, пиши заяву об уходе и вали с дымом. Один раз не послушала, второго не предоставится. Уж как она ревела! Но я кремень. Репутация салона для меня превыше всего.
– Алла ушла?
– Именно. Однако напакостила напоследок.
– Что же она сделала?
– Ой, эти мне бабы: – возмутился Стасик. – Есть много способов отомстить элегантно, красиво, с выдумкой. А она заперла в своем шкафчике вонючие тряпки. Думала, мы не поймем, откуда запашок. Ума не хватило сообразить: новая маникюрша придет, ей шкафчик передадут. Откроет и найдет икебану. И уж совсем низко ключ уносить. Пришлось замок ломать. Вот вам вся Алка, как на ладони, – крыса! И где она то дерьмо нарыла? На помойке, наверно. И парик там же нашла.
– Парик? – переспросила я.
Стасик допил кофе.
– Иной раз я слышу разговоры: «Все мужики пидоры, нормальных гетеросексуалов не осталось». Разрешите задать вопрос в тему: «А куда подевались настоящие женщины?» Да, да, где умные, тонкие, всепрощающие, нежные, ласковые, сострадательные к чужим слабостям дамы? От болтовни некоторых клиенток уши чернеют – они матом беседуют! Большинство от своих мужей и любовников только денег ждет, продают себя за шубки, колечки, машины. Ясное дело, обычный человек около гиены не выживет, уйдет. Ох, и наслушался я, стоя с ножницами! От пяти куриц одно и то же узнал: решили бывшему свинью подложить и поступили «оригинально»: они, понимаете, книги Милады Смоляковой обожают! Читали ее опусы?
– Хорошие детективы, – живо сказала я, – закрученный сюжет, не оторваться.
– Я не о том, – слегка умерил пыл Стасик. – Госпожа Смолякова в одной из своих книг дала рецепт женской мести: ее героиня, уходя от супруга-изменщика, сунула за батарею в квартире селедку.
Я засмеялась.
– Некрасивый поступок, но действенный.
Стасик задвигал бровями.
– Видно, у писательницы на личном фронте полный кирдык, раз она думает, что мужики дебилы. Милада в красках изобразила, как тот парень пытался понять, отчего в комнате вонь, везде полазил, но за «гармошку» не заглянул. Глупость же! Если у меня начнет в спальне смердеть, я живо на «аромат» двину и причину найду. Но девушки Смоляковой восторгаются, и у них теперь лучшая фенька так вот гадить. Одна в карниз для штор кусок сыра-бри положила.
– Фу, – поежилась я. – Думаю, несчастный мужчина вскрыл полы в поисках сдохшей крысы.
– Другая той же селедкой воспользовалась, применила, так сказать, вариант из «учебника», а третья… В общем, не важно. И наша Петлякова туда же! Три дня в раздевалке помойкой несло. Я в Питере был, приезжаю – администратор бежит, руки заламывает: «Стасик, канализацию прорвало, под полом протекает! Пахнет дико, скоро клиенты учуют». Вошел я в служебное помещение, носом повел, к шкафчику Петляковой приблизился и спрашиваю: «Уволилась? Давайте ключ. Нет его? Ломаем дверку. В порядке канализация!» Открыли, а там гора шмотья с помойки, сверху боты стоят, на них парик из седых волос, и все чем-то обрызгано. Красиво?
– И куда вы дели найденное? – с нетерпением спросила я.
– Позвали дворника и велели ему «от-кутюр» вышвырнуть, – пожал плечами стилист. – Сами трогать побрезговали. Можете Нине намекнуть: приходи, подружка, в салон смело, Алку Стасик уволил. Если речь о клиенте идет, он всегда на его стороне.
– У вас есть телефон Аллы?
Парикмахер пощелкал пальцами.
– Конечно. И мобильный, и домашний, и адрес. Но зачем вам?
– Нина заболела.
– Ох ты господи! Надеюсь, ничего серьезного?
– Она в коме.