Да! Незачем советскому человеку было брести куда-либо среди ночи. После полуночи в Советском Союзе не работал ни один магазин, а тем более клуб, кинотеатр или иное развлекательное заведение. Метро не ходило, автобусы тоже. Таксомоторы и те были редкостью. Поэтому одно из двух: одинокая фигурка посреди дачного поселка могла быть либо преступником, либо жертвой преступления.
Галя, честно говоря, без пальто, туфель и сумки, в большей степени навевала мысли о втором.
Ни секунды не колеблясь, генерал Провотворов нажал на тормоз «Победы». Авто остановилось. Девушка обернулась в свете фар, испуганная и дрожащая от холода.
Генерал Провотворов, хоть и был военным летчиком и прославился на фронтах Великой Отечественной как ас, лично сбивший двадцать семь фашистских самолетов, в строю стоял не очень часто. Не пехота, чай! И мало кем ему приходилось в бою командовать — однако командным голосом он обладал. Иначе, к слову сказать, и не стал бы генералом.
— Живо в машину! — приказал он.
Девушка подчинилась не сразу. Сначала она разглядела генеральские погоны с золотым шитьем, золотую звездочку ордена Героя Советского Союза на груди и, главное, умные, немолодые и участливые глаза. Поняла: подвоха сегодня больше не последует. Почувствовала это — сердцем. Да и что ей, в сущности, оставалось делать! Или довериться первому встречному, или пропадать тут, в Подмосковье, в одиночку — не зная даже, в какой стороне находится железнодорожная станция.
Генерал распахнул перед юным созданием дверцу авто — что он делал, пока та была жива, только перед родной женой, и то не часто. Чаще самому генералу открывали дверь денщик, адъютант, ординарец — ну, или младшие по званию.
Сейчас открывать было некому. Он самостоятельно обошел авто и уселся на водительское кресло. Девушка рядом вся тряслась, как в ознобе.
Провотворов максимально увеличил температуру печки и достал из перчаточного ящика флягу в маскировочном чехле — там хранился НЗ, неприкосновенный запас доброго армянского конька.
— На-ка глотни, — протянул Иван Петрович флягу девушке.
— Н-нет, — с отвращением оттолкнула фляжку девчонка.
— Тогда руки-ноги себе разотри. А не то простынешь.
Однако девушка так и застыла, с фляжкой в одной руке.
— Ну, рассказывай: что стряслось? Воры?
— Н-нет.
В машине с каждой минутой становилось все жарче, и попутчица тряслась уже меньше.
— А кто? Что произошло?
Девчонка молчала, только продолжала дрожать.
— Не хочешь рассказывать? Понимаю. Скажи только, как тебя зовут? Меня — Иван Петрович.
— Галя, — пробормотала она. — Галя Бодрова.
— Видать, с тобой приключилось что-то неладное, — утвердительно проговорил генерал. — Поедем в милицию?
— Нет! — отчаянно выкрикнула девушка.
— А куда ты шла?
— С-с-станцию ищу.
— В два часа ночи? Электрички уже не ходят. Откуда же ты следуешь?
— С дачи. С дачи одного… мерзавца.
— Ты там одна была?
— Нет, с подружкой.
— А где эта подружка?
— Там осталась, — механически, словно сомнамбула, ответила Галя. И вдруг — разрыдалась. Выпустила из рук фляжку, уткнулась в собственные ладони, ревела навзрыд.
Генерал неумело потрепал ее по плечу.
— Ну-ну, ничего, все позади.
Отплакавшись, девчонка вдруг стала говорить. И рассказала генералу все: Жанна, Борис, чужая дача. Ее напоили, она спала в кабинете — вдруг парни пришли, пристали, она выбежала на балкон, и — прыжок!
Лицо Провотворова закаменело.
— Так. Значит, в милицию заявлять о преступлении ты не хочешь?
Галя отчаянно замотала головой.
— Но на даче ведь осталась твоя подруга. Ты не боишься, что эти мерзавцы с ней что-нибудь сотворят?
И тут застыла уже Галя.
— Поедем, — решительно сказал генерал. — Покажешь мне, где все случилось.
— Зачем?!
— Надо же твою подружку выручать.
И орденоносец включил передачу рукояткой на руле и очень медленно тронулся с места.
— Где дело было?
— Я… Я не помню.
— Ты давно идешь по этой улице?
Нет ответа.
— Куда-нибудь сворачивала?
Молчание.
— А что ты знаешь о хозяевах?
Галина торопливо выложила, что знала: папаша вроде бы народный артист, сына зовут Борис, а друзей его, что приставали, величать Гога, Гена и еще один, она забыла имя.
Генеральская «Победа» тем временем не спеша ползла по поселковой улице, он крутил головой направо и налево. Вокруг стояли сонные дома, электричество нигде не горело: в иных спали, а другие и вовсе были забиты на зиму.
И вдруг — в одной из дач — свет: и на террасе на первом этаже, и на балконе на втором.
И Галя тихо, но решительно проговорила:
— Здесь.
Авто остановилось, немного не доехав до калитки.
Провотворов сказал:
— Сиди здесь и грейся.
Слова его звучали столь непререкаемо, что Галя даже возражать не стала — все равно военного не переубедить.
Генерал залез в перчаточный ящик и выудил оттуда пистолет.
Галя внимательно следила за его действиями.
— Нет!!! — вдруг выкрикнула она. — Не убивайте их! Борис ни в чем не виноват!
— Спокойно сиди, — растянул в железной улыбке рот ее спаситель.
Он вышел из машины и хлопнул дверцей. Мотор остался включен, и печка грела. Сцепив руки у груди, Галя напряженно глядела, что делает генерал. Если бы она была верующей, то помолилась бы. Но она была комсомолкой, поэтому просто повторила шепотом то, что часто говаривала в трудные минуты бабушка:
— Господи, помоги!
А генерал открыл калитку и не спеша пошел по лужайке к дому. Его фигуру в мундире было видно в свете, падающем из окон. В опущенной вниз руке он держал пистолет.
Провотворов подошел к двери и забарабанил по ней кулаком:
— Милиция, откройте!
Внутри дома воцарилась напряженная тишина. Конечно, там и до команды генерала было тихо — однако теперь, несмотря даже на закрытые окна авто, Галя почувствовала, как эта тишина внутри особняка напряглась, натянулась, словно струна. Орденоносец еще раз стукнул в дверь и вскричал:
— Милиция! Выходите по одному с поднятыми руками!
За рамами — увидела Галя — метнулись тени.
— Повторяю. Это милиция, выходите по одному.