Первым делом Владислав взял с матери строгое обещание ни с кем, даже с бабушкой и Аркадием Матвеичем, информацией, что он ей сейчас доверит, не делиться. А потом выпалил, что его приглашают на работу — причем уже сейчас, на пятом курсе — техником, на полставки. А в будущем обещают, что он и преддипломную практику в том КБ пройдет, и диплом напишет. И даже, может быть, в итоге получит туда распределение!
— А куда конкретно, ты можешь сказать?
— В Подмосковье, в Подлипки. В секретное КБ, как раз то, что занимается нашими спутниками.
Дополнительно оглянулся — никто не слышит? — и зашептал матери на ушко:
— Мне удалось узнать, что там главным конструктором работает Герой Соцтруда академик Королев Сергей Павлович — он уже мое заявление о приеме на работу, говорят, подписал!
Мама ахнула, но, как оказалось, совсем не по поводу трудовых достижений сына. Особенное впечатление на нее произвела фамилия, которую тот упомянул:
— Королев?! Серенчик?! Не может быть!
— Ты что, знаешь его?! — вытаращился парень.
Мама ничего не отвечала, только пораженно мотала головой.
— Я так и думала. Вы — встретились! А я ведь!.. Я у него работала. Тогда, еще до твоего рождения. В тридцатые годы.
— Ты?! Как? У Королева?! Ты мне никогда ничего не говорила!
— Как тут расскажешь, сынок! Ты же сам знаешь — секретность. Мы ведь и тогда подписки о неразглашении давали. И в ГИРДе, и потом в Ракетном НИИ. А я думала, что Серенечка наш давно погиб — в лагерях. (Мы его с девчонками Серенчиком тогда звали — он ведь чуть не моложе нас был, только институт окончил, как ты сейчас.) Серенчик, Серенчик, как хорошо, что ты жив! А я-то думала — погиб. Как и Валя Глушко, думала, расстрелян, и другие наши ребята. Как руководители института, нашего РНИИ, в ту пору погибли. Их ведь всех взяли тогда, в тридцать седьмом и тридцать восьмом. Сперва Клейменова, Лангемака… Потом и остальных. Я удрала из Москвы, даже не дожидаясь, когда возьмут Глушко и Королева. У меня ведь ты, маленький, уже в ту пору рос, я никак не могла позволить себе погибнуть. Я и смоталась, даже заявление об увольнении не написала — взяла вас обоих с бабушкой в охапку, бросилась на вокзал и в Энск уехала!
Владик, конечно, знал, что до войны, когда он был совсем маленьким, мама жила в Москве, что работала здесь, в столице, но вот где она тогда работала и чем занималась — об этом она никогда не говорила. Да сын, откровенно говоря, никогда и не расспрашивал.
О! Теперь становилось понятно многое! Почему, к примеру, так много у мамы книг, посвященных межпланетным путешествиям: чуть не весь изданный Циолковский, и Рынин, другие научно-популярные издания! И множество фантастики: Александр Беляев, к примеру. И не что-нибудь, а именно «Из пушки на Луну» стала у маленького Владика любимейшей книгой Жюля Верна. Он раньше думал, что своей тягою к звездам и будущей профессией он обязан только книжкам. А это, оказывается, наследственное! Он впитал свое призвание, в буквальном смысле, с молоком матери!
— Серенчик Королев… — мама задумчиво помотала головой. — Вон он где. Сергей Павлович. Вот что, оказывается, учудил! Он не просто выжил в лагерях — он теперь спутник запустил! Да, как же ему повезло! Как я все теперь понимаю!
По странному стечению обстоятельств они как раз мимо только что открытого универмага «Детский мир» подходили к Лубянке — или, как она тогда называлась, площади Дзержинского. Здание бывшего страхового общества «Россия» возвышалось над ними, светилось несколькими бессонными окнами. И хоть не было теперь в нем ни Ежова, ни Берии, все равно главная контора ЧК-НКВД невольно внушала почтение и страх.
Мама всегда верила — и Владику говорила, что имеет значение не только что сказано и каким тоном произнесено, но и где ведется разговор. Вот и теперь: видать, не случайно виток пешеходной беседы вывел их именно к Лубянке.
— Мама, расскажи про ту твою, старую работу! Мы, оказывается, коллеги? Вот здорово!
— Ах, что там говорить! Все мы были такими молодыми! Большинству было по двадцать, максимум двадцать пять лет. И мне, и Королеву. Один только Фридель был старше всех…
— Фридель?
— Да, все так называли Цандера, Фридриха Артуровича. Он ведь и сам так себя именовал: Фридель. Он нам тогда стариком казался — а ведь, подумать только, он моложе был меня теперешней. Лет сорок — сорок три… Я в ГИРДе с ним работала, а потом, когда бедненький Цандер умер, перешла из ГИРДа вместе с Королевым и почти всеми другими бригадами в РНИИ. Ты знаешь, что такое ГИРД, РНИИ?
— Мама, ты что, забыла, где я учусь?
Конечно, Владику были ведомы — из баснословных прошлых лет — эти аббревиатуры. ГИРД сами служившие в нем люди расшифровывали как «группа инженеров, работающих даром». На самом деле ГИРДом именовалась «группа изучения реактивного движения» при тогдашнем ОСОАВИАХИМе (нынешнем ДОСААФе). Именно они, инженеры ГИРД, создали и запустили в тридцатые самую первую советскую ракету. А РНИИ — Реактивный научно-исследовательский институт — создали потом военные — на основе ГИРДа и ленинградской ракетной лаборатории. Инициатором создания РНИИ был Тухачевский, поэтому, когда его скосили в волне репрессий, взялись и за институт.
— Вот я не знал, мамуля, что тебе, оказывается, все эти аббревиатуры ведомы! — воскликнул Владик. — Эх, как же я тебя раньше обо всем не расспросил?! Ну, расскажи, как тогда все было устроено? Что ты там делала, в ГИРДе?
— Была я, Владик, простой совслужащей. У меня ведь и образования никакого не имелось соответствующего. Я ведь только училась тогда, и не в Бауманском, а всего лишь в библиотечном. А работала я обычной барышней при пишущей машинке. Печатала. Отвечала на телефонные звонки. Всяких проверяющих принимала. Чай им заваривала. Мы, вместе с другими девочками, Фриделя подкармливали. И Королева. Они ведь как запойные были — за своей работой ничего не замечали.
— О, мама! Как интересно!
— Да что уж тут рассказывать? Они просто молодые сумасшедшие были. Одни ракеты на уме. Ничего вокруг не замечали. Фридель — ему даром что за сорок было — временами восклицал: «На Марс! На Марс!» И ведь у них — получалось! Они не просто маньяками свихнутыми были. Не просто мечтатели, утописты, фантазеры! Они же рассчитали и даже создали тогда реактивный двигатель. И на стенде его опробовали, и ракета потом с ним полетела. Всей организацией дела, конечно, Королев руководил. Он и подвал тогда для ГИРДа нашел на Садовой. Все вокруг него вертелось. Ведь сначала считалось, что Цандер у нас за главного. Но Фридель — он ведь командовать не умел. Он никому никогда приказов не отдавал. «Сделайте для меня, голубчик, то-то и то-то», — передразнила мама прибалтийский акцент Цандера. Глаза ее увлажнились. — Он всех просил только. И Фриделя слушались просто потому, что он всегда, с технической стороны, прав оказывался. И очень уж был увлечен своими междупланетными полетами, своим двигателем ОР-1 и Марсом. Он готов был за расчетами хоть ночь напролет сидеть. У меня даже обязанность была: после окончания рабочего дня выдворять из нашего подвала Цандера. До смешного доходило: помню, аврал был, мальчики непременно хотели, чтобы к Новому году их двигатель заработал. Фридель вообще домой не желал уходить. Однажды, чтобы его выпроводить, ему ребята ультиматум поставили: если он не отправится отдохнуть — тогда все остальные с рабочих мест уйдут. А коли послушается, весь коллектив ночь напролет трудиться будет. Ну, уговорили. Ушел он. А потом, под утро, вдруг вылезает из-за какой-то ветоши: «Благодарю вас, товарищи, я прекрасно отдохнул, сделал тут кое-какие расчеты…» А однажды утром, помню, пришла я на службу первая — а он с логарифмической линейкой за столом. Спрашивает меня эдак рассеянно: «Что, вы уже уходите? А я тут что-то засиделся!»