– Глаша, я не сказала тебе главного, просто не хотела, чтобы Катя услышала. Обе женщины были беременны.
Глафира моя присвистнула:
– Ну ничего себе!
– Обе забеременели почти одновременно – у каждой по шесть недель!
– Послушай, но это просто удивительная история. Получается, что эти две скромные и серьезные с виду женщины держали во времянке мужчину, которого делили между собой! Может, они приходили к нему по расписанию?
– Конечно, я не очень хороший психолог, но сдается мне, что эти деревенские женщины не стали бы распределять свои ночи, как это бывает, скажем, в семьях мормонов. Да и мужчина этот – не султан Сулейман, чтобы к нему приходили наложницы, когда тот пожелает. Сельские женщины, на мой взгляд, не обладают той сексуальной раскованностью, которая присуща городским жительницам. Я не ханжа, но у меня на этот счет имеется вполне твердое убеждение. Я бы могла и дальше развивать эту мысль…
– Хочешь сказать, что мы с тобой, горожанки, – сексуально раскованные?
– Я знаю одно, что чем дальше от столицы, тем больше нравы жителей меняются, и уж если какая-нибудь деревенская бабенка, да к тому же еще и с довольно высоким самомнением, как наши жертвы, вцепится с мужика, то вряд ли станет им делиться с кем бы то ни было. Тем более с подругой. Это тебе не Москва и не Петербург. Приведу пример. Одна моя подруга, которая живет в Петербурге, замужняя, надо сказать, дама, и вообще хорошего воспитания, из хорошей семьи, к тому же у нее трое детей (!), время от времени ходит вместе со своим супругом в совместную баню, а их сестра с мужем и вовсе… как бы это помягче сказать… меняются партнерами – понимаешь, о чем я? Они посещают особенные рестораны с кабинками… Ладно, Глаша, это не для твоих нежных ушей. Словом, уверена, что если у того мужчины и было что-то с этими женщинами, то и та и другая тщательно скрывали эту связь. Вернее, одна-то наверняка приходила к нему, если так можно выразиться, официально, а другая – тайком от нее.
– Да, Лиза, это больше похоже на правду. И если учесть, что Надежда была как бы занята, то можно предположить, что связь имелась у Валентины с этим мужчиной. Назовем его для удобства «жилец».
– Получается, что Надежда просто сдавала ему жилье?
– Да. Однако Борис тоже об этом не знал. Если бы знал, то непременно поделился бы этой новостью с женой, а та наверняка растрезвонила бы по всей округе. Это ведь деревня, здесь невозможно ничего скрыть.
– Подождем результатов тестов ДНК и тогда узнаем, один ли у этих нерожденных малышей отец. И если окажется, что только Валентина была беременна от «жильца», то Надежда забеременела одновременно с ней от другого мужчины, предположительно от своего бывшего мужа, Бориса.
– А что с осмотром домов? Ты что-нибудь успела? – спросила Глафира.
– Как ты знаешь, эксперты приехали довольно быстро, а потому если что и было интересного, то они забрали. Я побывала у Надежды в доме после того, как они уехали. Перед этим позвонила следователю, Коростелеву, и честно призналась в том, что хотела бы узнать, что важного или полезного они нашли в этом доме. Тот сказал, что ничего особенного. Судя по пыли и какому-то странному мусору, который эксперты собрали с пола, рядом с печкой, которая, как мы уже знаем, вымазана кровью Валентины, кто-то не так давно открывал чердак. Дело в том, что в доме есть большой чердак, где хозяева хранили какие-то старые вещи, связанные в стопки книги, коробки, упакованные в большие пакеты старые перины, подушки, понимаешь? Так вот, этот мелкий мусор и пыль на полу – с чердака.
– Чердак обследовали?
– Да, ничего не нашли, да и свежих следов на полу чердака тоже нет.
– А когда пришли, этот люк, я не знаю, как сказать, дверца, ведущая на чердак, была открыта или закрыта?
– Закрыта.
– И много мусора?
– Да нет, все это почти микроскопическое, говорю же – пыль, мышиный помет. Так-то полы чистые, а тут – мышиный помет. Стали думать, откуда он, ну и вычислили.
– Ну, если там ничего интересного не нашли, значит, не стоит на это обращать внимание. Да, кстати, а как забирались на чердак?
– Думаю, где-то должна быть лестница, но я ее не видела или просто не обратила внимания.
– Вот лестницу стоит поискать. Так, на всякий случай. Что еще сказал Коростелев?
– Сказал, что в доме было чисто, следов борьбы нет, ничего такого. Все убрано, просто не за что зацепиться. Из документов – паспорт, счета, какие-то квитанции, ничего необычного или интересного.
– Я попросила Сережу Мирошкина, чтобы он помог мне навести справки, касающиеся финансов наших жертв: банковские счета, поступления, расходы. Ведь если наши дамы содержали этого «жильца», то они должны были выбиться из привычного бюджета. Мы не знаем, с чем он покинул их, что прихватил. Это родственники и друзья говорят, что у женщин ничего не пропало, что, мол, все драгоценности на месте и наличные. Но они могли и не знать о каких-то других движениях средств. Или о кредитах, к примеру. За что-то он их убил.
– А что сама нашла? Я ведь знаю, что с пустыми руками ты вряд ли вышла из дома Валентины или Надежды.
– Самое интересное, на мой взгляд, это бумажная салфетка с монограммой ресторана «Шико» в доме Надежды. Этой салфеткой убийца, я предполагаю, вытирал угол печки или капли крови на полу. Понимаешь, Надежда была женщиной аккуратной, у нее в доме чистота и порядок, как я уже говорила; спрашивается, как могла оказаться салфетка из ресторана в мусорном ведре?
– Похоже, следователь не обратил на нее никакого внимания?
– Там были другие салфетки, вернее, обрывки туалетной бумаги, которыми убийца вытирал кровь. Имеется и рулон этой самой туалетной бумаги, от которого он ее отрывал, и часть этого мусора, я полагаю, они взяли на экспертизу. Но вот на эту салфетку не обратили внимания. А она, повторяю, с монограммой, к тому же на ней есть записи, сделанные шариковой ручкой. Цифры, расчеты. Я тебе сейчас покажу все это богатство.
Я принесла пакет, из которого извлекла салфетку. Белая, с четырьмя красными буквами, выполненными в готическом стиле: «Шико».
– Видишь, обведено число 25 000, из него вычитаются сначала 10 000, и остается «15 000». Дальше, на столе в гостиной лежит чек на 14 800 рублей из магазина «Изумруд» и маленький шелковый шнурок, крепящийся к золотистой картонке, что все вместе позволило мне предположить, что это чек и этикетка к какой-то драгоценной штучке, купленной в ювелирном магазине «Изумруд».
– Хочешь сказать, что эти пятнадцать тысяч и четырнадцать восемьсот…
– Да, я думаю, что Надежда, поскольку это все-таки ее дом, как раз и подсчитывала свои расходы, прикидывая, сможет ли она себе купить эту драгоценность… Судя по чеку, у нее все сошлось, все получилось.
– А дата на чеке?
– К сожалению, чек порван как раз в том месте, где должна стоять дата. Вот только выяснить, специально это было сделано или нет, не представляется возможным. Надежды нет, а кто еще может это знать?