– Ай, курррва, что ж так пьешь-то? Мне ж завтра вставать рано! На рыбалку.
Ему что-то отвечал заплетающийся женский голос.
– А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала… – пробормотал Родион, легко перемахивая через ограду. – Быстро же они наклюкались.
– Сейчас в гостиной отвисают, а потом в сауну пойдут, – выговорил Каллиник сквозь зубы. – Это сценарий известный. Гриша у нас всегда по нему отдыхает.
Оставшись незамеченными, мы достигли длинной веранды, сквозь рифленую поверхность стекла мутнели контуры распахнутой двери, ведущей внутрь дома.
– Надо открыть дверь веранды, и все – вход для инвалидов Третьей мировой бесплатный, – пробормотал Родион. – Мария, отмычки при тебе?
– Сейчас, босс.
С замком я возилась недолго – секунд пять или шесть. Вопреки ожиданию, он оказался типовым, без цифрового кода, и был снят с сигнализации. А зачем она, эта сигнализация, если хозяин здесь!
– Можно, я пойду первым? – неожиданно спросил Каллиник. – А, Родион Потапыч?
Шульгин посмотрел на Владимира и ответил:
– Вы же сами просили меня не подставлять вас. Я гарантировал вам безопасность. А как я могу гарантировать эту безопасность, если вы лезете первым? Нет, Владимир Андреевич, так не пойдет.
– Значит, не пойдет? – запальчиво прошипел Каллиник, стараясь не повышать голоса, но в то же самое время желая выказать все снедавшее его нервное напряжение. – Не пойдет? Значит, буду прятаться за Машину спину и думать, как бы меня этак не подстрелили, как Рейна и Семина.
Глаза босса вспыхнули, он хотел что-то сказать, но сдержался и после некоторой паузы махнул рукой: иди.
– Вы что делаете? – вмешалась я. – Володя, погоди, куда ты лезешь?
Но Каллиник уже скрылся в дверном проеме. Я хотела было скользнуть за ним, но босс придержал меня за плечо и с неожиданной силой развернул к себе.
– Да ты что, Родион? – пробормотала я. – Они же его убьют!
– Скорее наоборот, – горько сказал босс.
И тут прозвучал выстрел. Одиночный. Он вырвался из приоткрытой двери, как глухая пощечина, и лег на мои вспыхнувшие лихорадочным румянцем щеки.
– Есть, – с каким-то кошмарным удовлетворением сказал босс. – Один – ноль в вашу пользу, господин…
Я выругалась и, сбросив с плеча цепкую пятерню Родиона, бросилась в дом.
…В гостиной находились пять человек: трое мужчин и две женщины.
Первым мне бросился в глаза Каллиник: он стоял, подняв пистолет, и целился в сидящего в кресле Фокеева. По майке последнего расплывалось кровавое пятно – вот куда был направлен этот единственный выстрел.
Фокеев таращился на Владимира выпученными глазами, а потом живой глаз стал точно таким же стеклянным и мутным, как вставной, и Григорий безжизненно уронил голову на грудь под тонкий вой сидящей у его ног девицы.
Каллиник оглянулся на меня и перевел пистолет на второго мужчину, стоящего в глубине комнаты.
Это был среднего роста молодой светловолосый парень; впрочем, светловолосый – это сильно сказано, потому как волос на его голове было мало, да и те, что имелись, были крашеными. Лицо его, спокойное, я бы даже сказала безмятежное, нисколько не переменилось при виде направленного на него пистолета в руке Каллиника. Смерть Фокеева тоже не произвела на него впечатления. Это выразилось в первых же его словах:
– Ну что ж, кажется, ты его застрелил. Тем лучше.
Голос этого человека, который был мне совершенно незнаком, всколыхнул во мне кровь, она бросилась в лицо, затуманила взгляд, я хотела что-то сказать, но язык стал ватным… мне стало жутко.
А где же Родион? Почему он не входит в дом?
– Мне хорошо описали твои приметы, – сказал Каллиник, медленно приближаясь к парню. – Очень хорошо. Да я и сам тебя запомнил. Тогда, в магазине. А теперь припоминаю, что видел тебя и в ресторане, и у Фокеева. Раза два. Ты ведь его шофер, Алексей Богданов, так?
– Для тебя я не Алексей Богданов, – холодно ответил тот. – Для тебя я – Тень.
– Тень? Да ты, Тень, хороший рисовальщик, – сказал Владимир Андреич, – я видел твои рисунки. Нагоняют жуть. Но это очень плохо. Сдается мне, что больше ты ничего не нарисуешь.
– Володя, что ты делаешь… – подала я голос, и парень в углу комнаты резко поднял голову и посмотрел на меня.
– Молчи! – перебил меня Каллиник. – Ничего не говори, Мария! Я должен… я должен это сделать! Ты что, не узнала этого пса? Это же тот самый… тот самый пес, что едва не перервал мне глотку там, в магазине! Который прислал мне свою дьявольскую метку!
– Володя… – проговорила я. – Не надо.
И я шагнула к нему.
Каллиник обернулся и направил на меня пистолет.
– Стой, Машенька, – сказал он. – Я должен его убить. Должен.
Кажется, он уже не контролировал себя. Он не отдавал себе отчета в том, что делает: ненависть переполняла этого человека, сегодняшней ночью бывшего таким нежным. Я не узнавала Володю Каллиника.
Полуголая девица у ног застреленного Фокеева продолжала тихо выть.
Каллиник повернулся к Алексею, все так же стоявшему у стены и смотревшему… нет, не на Владимира. На меня.
– Конец тебе, пес! – прохрипел Каллиник, и его палец дрогнул на курке…
…Но как раз в этот момент я прыгнула. Прыгнула на Каллиника, руки его метнулись вверх, пистолет щелкнул – выстрела не последовало.
– Не смей, – крикнула я Каллинику, отталкивая его так, что он не устоял на ногах и, навернувшись через стул, свалился на торшер и разбил его. – Не смей! Он не пес! Он… он – ягуар, мой брат!
Алексей Богданов, киллер по прозвищу Тень, смотрел на меня широко раскрытыми – такими знакомыми – серыми глазами. Потом сделал ко мне один шаг и сказал так просто и буднично, как будто мы расстались только вчера:
– Пантера. Но ты же умерла.
– Это ты умер. Тигр сказал всем нам, что ты умер в больнице.
Ягуар покачал головой:
– Ты видишь, я жив. Но обо всем этом позже. Сейчас я должен доделать свое дело: выполнить то, о чем просил меня Акира.
– О чем он просил тебя?
– Я скажу тебе потом. Но сейчас я доделаю начатое.
Он взял со стола вилку с насаженной на нее котлетой, откусил, медленно прожевал мясо, проглотил и шагнул к Каллинику, который, отчаянно матерясь, поднимался с пола.
– Пес!.. – прохрипел Владимир Андреевич.
Богданов покачал головой, а потом произнес:
– Моя сестра сказала тебе, что я не пес, а ягуар. И если ты не можешь этого ни уразуметь, ни увидеть, значит, незачем тебе и мозг, и глаза!..
Я не успела даже понять, что же, собственно, он собирается сделать, как Алексей совершенно неуловимым движением вонзил вилку с надкусанной котлетой прямо в левый глаз Каллиника. Вилка вошла глубоко, на всю свою длину, котлета сорвалась и мягко шлепнулась на пол.