– Послушайте, уважаемый, – сдержанно заговорил Алексей, – если бы вы пришли на две минуты раньше, то увидели бы целую банду вооруженных людей, которые ломились в этот офис, стреляя из всех видов оружия. Они буквально только что отъехали, и я не понимаю, как вы с ними не встретились.
– А я в другую сторону смотрел и ничего не видел, ясно? – мент пристально уставился на Алексея, и тот отвел глаза. – Предъявите ваши документы.
И тут я не выдержала. Вся ярость и злость, кипевшая во мне, раскаленной лавой выплеснулась наружу, я вскочила с дивана и пошла на этого наглого, лоснящегося от жира борова, цедя ему в лицо:
– Ах ты сволочь продажная. Я тебе сейчас покажу документы!
– Но-но, гражданочка, потише! – он трусливо попятился к выходу, выставив перед собой автомат. – Я при исполнении!
– Считай, что твой рабочий день закончился!
– Мария, прошу тебя, не надо, – предостерегающе повысил голос Родион. – Потом неприятностей не оберешься.
Но я уже не могла остановиться. Мне была так ненавистна эта жирная физиономия, из-за которой едва не погибли мы все, а теперь наверняка погибнет моя сестра, что я бы никогда не простила себе, если бы отпустила его так просто, чтобы он потом пошел дальше продолжать губить чужие жизни, набивая себе карман. Я так ненавидела его, что не придумала ничего лучше, как обречь его на пожизненное физическое страдание – самое страшное наказание, придуманное человеком для человека. Акира обучил нас этому приему, сказав, что показывает его лишь для того, чтобы мы знали об этом, но никогда не применяли – слишком уж это жестоко и бесчеловечно. Но в тот момент даже самое страшное наказание для этого подонка мне казалось недостаточным, и я, не задумываясь, пошла на этот шаг. Никто даже не уловил, как я молниеносно выкинула вперед правую руку с прямыми пальцами и нанесла милиционеру удар в одну из смертельных точек на теле.
Сержант мгновенно остолбенел, глазки его застыли, автомат с грохотом свалился на пол, он постоял еще несколько секунд, а затем колени подкосились, и он тяжело рухнул на ковер, упав на спину и раскинув руки в стороны. С виду он был похож на мертвого, но я знала, что он сейчас жив, все видит, слышит, но никому не может сказать о том, что испытывает жуткую боль во всех суставах, которые у него словно выворачивают раскаленными клещами. Так будет продолжаться бесконечно, но об этом никто не будет знать, кроме нас двоих. Он никому не сможет пожаловаться на свою боль и попросить обезболивающее, ибо у него парализованы все двигательные и речевые центры. Единственное, что у него будет работать, это сердце, из-за чего его будут считать живым и не похоронят, не подозревая о том, что смерть для него – самое желанное. А он будет смотреть на всех своими застывшими, ничего не выражающими глазами, слушать их сочувственные речи и каждое мгновение умирать от боли и безысходности, не в силах поведать окружающим о своих непрекращающихся страданиях. Я обрекла его на адовы муки.
Надеюсь, Акира простит меня за это, потому что я мстила не только за свою сестру, но и за всех, кто пострадал из-за таких вот продажных ничтожеств в погонах.
– Что это с ним? – удивленно воскликнул Алексей, подбегая к распростертому телу, и начал щупать пульс на толстой шее.
– Не знаю, – пожала я плечами. – Вы же видели, я до него даже не дотронулась. Стоял, стоял – и на тебе, упал.
– Похоже, он еще жив – пульс бьется. Вызовите «Скорую», Родион!
– Я бы ему лучше катафалк вызвал, – проворчал тот, поднимая трубку телефона. – Отдал нас за тридцать сребреников бандитам на растерзание, а я теперь должен ему врача вызывать…
На крыльце снова послышались шаги, мы повернули головы и увидели еще одного милиционера с автоматом. Тот вошел, увидел лежащего на полу коллегу, и глаза его испуганно округлились.
– Дима, что это с тобой? – он посмотрел на нас. – Что вы с ним сделали?
– Ничего мы с ним не делали – он сам упал и не шевелится, – спокойно пояснил Родион, а потом быстро заговорил в трубку. – Алло, «Скорая»? Срочно пришлите машину, тут милиционеру плохо стало. Не знаю, просто стоял, а потом упал. Сердце бьется, вроде дышит, но молчит, как убитый. Записывайте адрес…
Он начал диктовать адрес, а милиционер смотрел на нас, открыв рот, и хлопал ничего не понимающими глазами. Наконец, в его голове сварилась какая-то мысль, и он не замедлил ее выдать, дрожа от злости:
– Вы мне за это ответите. Вы мне за все ответите. Я вас всех упеку…
– Прекратите, сержант, – поморщился, как от зубной боли, Родион и вдруг заговорил строгим тоном:
– Между прочим, вы стоите перед майором ФСБ, так что будьте добры, соблюдайте субординацию и не хамите. У вашего товарища, наверное, инфаркт, ему нужно было меньше есть и больше двигаться, а не отсиживаться в сторонке, пока бандиты мирным гражданам двери выламывают и по окнам стреляют. Я лично подам на вас рапорт и добьюсь служебного расследования. Надеюсь, когда ваш друг оклемается, вы вместе окажетесь за решеткой за преступное бездействие.
Вам все ясно, сержант?
Лицо милиционера, вытянувшегося в струнку во время пламенной и такой убедительной речи, сильно осунулось и побледнело. Казалось, еще немного, и он, как и его напарник, потеряет дар речи и свалится рядом с ним. К счастью, этого не случилось, он испуганно кивнул, и тут заработала рация, висящая на его поясе.
– Пятнадцатый, доложите, что там у вас? – раздался трескучий голос сквозь помехи. – Пятнадцатый, прием.
Пятнадцатый трясущимися руками схватил рацию и прохрипел:
– Докладываю: у нас все спокойно, ложный вызов, никакой стрельбы не обнаружено…
– Вот ублюдок, – тихо пробормотал мне Алексей, покачав головой, а тот продолжал:
– У Иванько инфаркт, срочно нужна помощь.
– Что? Какой еще инфаркт?
– Наверное, миокарда. Я вызвал «Скорую», сейчас приедут, разберутся.
Потом все доложу на месте. Конец связи.
Повесив рацию обратно на пояс, он виновато посмотрел на мрачного, как туча, Родиона и сказал:
– Вы не поможете мне вынести его на свежий воздух, товарищ майор?
Может, там ему станет лучше.
– Лучше ему станет, когда врачи укол сделают. Кстати, вот, кажется, и они…
С улицы донесся звук сирены и стал быстро приближаться. Я вышла на крыльцо, увидела машину «Скорой помощи» и помахала им руками. Еще через несколько минут тяжелое, неподвижное тело несчастного Иванько на носилках втащили в фургон и увезли. Перед тем, как его подняли с пола, я незаметно наклонилась к нему и шепнула на ухо:
– Приятного путешествия в ад, подонок… И посмотрела в его широко раскрытые неподвижные глаза. Где-то там, в самой их серой глубине вспыхнула едва заметная искорка и тут же погасла – он меня услышал…
* * *
Не успел смолкнуть шум «Скорой», как приехала Валентина. Оказывается, она решила по дороге проехаться по магазинам, чтобы показать маленькому Потапу, откуда берутся подгузники и погремушки, и не заметила, как пробежало время. И слава богу, иначе бы нам пришлось пережить еще несколько неприятных моментов. Мы с Алексеем сидели в кабинете и слушали рассуждения Родиона. Я не находила себе места, все время думая о том, что сейчас происходит с Катей. Если бы я только знала, куда ее увезли эти мерзавцы, то бросила бы все и помчалась туда, но у меня не было ни одной зацепки. Оставалось лишь надеяться на чудо.